– Мой… – заговорил Джонатан, понизив голос. – Один из моих родственников – офицер английской спецслужбы. Я не имею права сказать тебе, какой именно…

– MI-5? – спросила я невинно. От кого-то я уже слышала это название.

– Тише ты! – прикрикнул на меня Джонатан и улыбнулся. – А ты, случаем, не из КГБ?

– Я еще не решила. Может быть, чтобы сравнять наши позиции…

– Но я не состою на этой службе.

– А если бы состоял – сказал бы?

– Нет. – Джонатан снова улыбнулся. – Но я говорю тебе правду. Это мой близкий родственник… Соответственно, у меня были возможности получить разнообразные знания, недоступные обычным людям. К тому же он хотел, чтобы я пошел по его стопам, и обучал меня…

– А ты?

– Я ведь уже сказал, что нет.

– Тебе не нравится подобная деятельность?

– Она совершенно необходима и неизбежна в любом государстве. Но я не чувствую в себе к ней склонности. Скажем, она меня интересует как область знаний, но не как сфера моего участия.

Пожалуй, я могла бы ему поверить… Но моя настороженность не прошла до конца.

– Однако голова твоя варит совсем неплохо – должно быть, ты унаследовал от своего родственника способность быстро соображать и реагировать… Как ты тогда на ходу придумал всю эту комбинацию перед закрытой дверью в квартиру Шерил! Не каждый нашелся бы.

– Мне лестно услышать столь высокую оценку моих скромных возможностей. Ты меня все-таки подозреваешь в намерении тебя отравить?

Я растерялась от прямого вопроса. Неужели это так заметно? Я-то думала, что я актриса неплохая…

– Я сегодня с утра был в полиции, они сверяли отпечатки на коробочке с шоколадом. Моих там нет.

– А если бы это был ты, ты бы их оставил? – спросила я, глядя ему в глаза.

Джонатан хмыкнул:

– Верно, не оставил бы.

– «Бы»?

– Оля, наверное, на твоем месте я тоже бы отнесся настороженно… Но я не пытался тебя отравить.

Я смотрела на него, желая изо всех сил поверить этим словам. Поймав выражение моих глаз, он добавил еще тише:

– У меня нет никаких причин, чтобы это сделать… У меня есть причины совсем на обратное… На другое…

Он запнулся, смутился, тонкий румянец залил щеки, и Джонатан поморщился, явно недовольный своими неуклюжими словами.

Мне стало стыдно за мое недоверие. Да, Джонатан соображает хорошо и осведомлен на зависть в шпионских делах, но чтобы он играл роль, прикидываясь влюбленным… Не может этого быть!

– Извини, – сказала я. – Просто ты человек необычный, я тебя знаю мало, и…

– А сердце, – перебил он меня, – тебе ничего не подсказывает?

Я удивленно посмотрела на него. Вот уж не ожидала, что такие «сердечные» категории водятся в его арсенале. Джонатан ожидал ответа, внимательно глядя на меня своими прозрачными серыми глазами, словно я должна была сказать что-то очень важное.

– А ты считаешь… – начала я неуверенно, – что его надо слушать?

– Обязательно. Только нужно уметь слушать. И не строить иллюзий, чтобы не принимать желаемое за голос сердца. Вот тогда сердце – лучший советчик.

Я была удивлена этим рассуждением и, кажется, не совсем понимала тогда, что он имеет в виду. Однако я изо всех сил постаралась прислушаться к сердцу. Но оно мне в тот момент не подсказывало ничего, и я ничего не чувствовала, кроме смущения и растерянности.

– Возможно, что я как раз принимаю свои желания за действительность, Джонатан, во всяком случае, ни мое сердце, ни моя интуиция не в состоянии сладить с желанием, чтобы ты был со мною рядом сейчас… – отважилась я, решив, что правда лучше всего. В хитростях мне все равно не преуспеть. – Мне нужна твоя поддержка, одной мне не справиться со всем этим…

Джонатан явно обрадовался моим словам. А мне полегчало, и сомнения отпустили меня при виде его радости, которую он к тому же попытался скрыть.

– Это преамбула к какой-то просьбе? – спросил он сдержанно, но глаза его лучились.

– Твоя необыкновенная проницательность лишь подтверждает справедливость моей лестной оценки. Как ты догадался?

– У тебя на лице написано нетерпение.

– А-а… Это не просьба даже. Просто я хочу тебе рассказать кое-что, чего ты не знаешь, и…

– Услышать мой анализ?

– Именно.

– Поскольку в противоположность твоей обычной манере себя вести ты обставляешь наш предстоящий разговор такими церемониями, я делаю вывод, что нам стоит уйти отсюда.

– Почему?

– Мы здесь не одни. – Действительно, в курительной комнате было еще несколько человек. – А то, что ты хочешь мне рассказать, явно не для посторонних ушей. Не шептаться же нам! Ты сейчас можешь уйти?

Я посмотрела на часы. Через полчаса начинался обед, и я была голодна. Заметив мой жест, Джонатан добавил:

– Я тебя приглашаю ко мне домой. Учитывая твои наклейки, вряд ли ты захочешь пойти в ресторан. И обещаю тебе обед.

Небольшая квартирка из двух комнат была обставлена очень просто, без малейших претензий, хотя само по себе наличие двухкомнатной квартиры, да еще в районе площади Вогезов, говорило о наличии финансов – за мою короткую жизнь в Париже я стала понемножку разбираться в таких вещах. Кроме самой необходимой мебели, в гостиной были книжные полки – не так уж часто встречающаяся здесь деталь интерьера. Читающий люд этой страны охотно пользуется услугами библиотек, экономя место в своих квартирах, – не так, как у нас в России, где, еще не опомнившись от книжного дефицита, каждый норовит притащить книги домой. Единственной роскошью в его гостиной была дорогая стереоустановка с коллекцией компакт-дисков.

На низком столике в вазе стояли коралловые розы. Неужели он предвидел, что я к нему приду?

С комода смотрели три фотографии: на первой, по всей видимости, были запечатлены родители Джонатана; на второй Джонатан, хорошенький мальчуган лет восьми, сидел верхом на лошади; на третьей Джонатан, лет шестнадцати, с загипсованной рукой и ногой, стоял возле роскошной машины с открытым верхом, капот которой был смят в лепешку.

– А-а, фотографии смотришь? – сказал, входя с кухни, Джонатан. – Детские воспоминания. Для ума и для сердца.

– Это твои родители?

– Позвольте вам представить, мадемуазель: мои родители, моя лошадь, моя машина.

– И какие из этих фотографий для ума?

– Последняя, конечно. Чтобы не забывать, что почем в этой жизни.

– Почем машина или почем здоровье? – уточнила я.

– Почем глупость. И вытекающие из нее последствия.

– В виде разбитой машины или сломанной ноги? – рискнула я снова уточнить.