одной из стен было зеркало до потолка. Стекло было мутное и грязное. Перед зеркалом стоял маленький низкий столик, а на столике — давно не мытая пепельница и телефон. На второй этаж вела широкая деревянная лестница. Кроме входных дверей, я заметил еще две: по одной с каждой стороны. Воздух в передней был спертый и затхлый.

— Вот так, — сказал Хильдинг.

— Очень просторно, — сказал я.

— Да, места хватает, — сказал он. — Ты знаешь, наверное, что я был женат. Моя бывшая жена и дети живут сейчас в Салабакаре.

Он взял мое пальто и повесил его на вешалку. Я поправил перед зеркалом галстук.

— Этот дом мне достался в наследство от родителей, — продолжал Хильдинг. — Это, так сказать, мое родовое гнездо, здесь у меня точка опоры, и я даже не представляю, как я мог бы жить где-нибудь еще.

Он провел меня в гостиную.

Собственно говоря, эту комнату уже нельзя было назвать гостиной в обычном смысле слова. Здесь удивительно смешивались самые различные стили: старая массивная высокая мебель, а рядом — абсолютно современная, низкая и легкая. Большой камин был облицован красным кирпичом, а на каминной полке из зеленого мрамора стояло два подсвечника и несколько фарфоровых статуэток. Колпак над камином, сужающийся к потолку, был выкрашен в белый цвет. В одном углу стояло старое бюро, а в другом — покрытый пылью телевизор и великолепная радиола. На стенах висели картины неведомых мне мастеров, причем некоторые — в тяжелых золоченых рамах. Между двумя окнами со свинцовыми переплетами стоял большой книжный шкаф. Над шкафом висели старинные часы с маятником. Под потолком сияла огромная люстра, которая уж никак не гармонировала со всей мебелью. На балконной двери висели тяжелые шторы из красно-коричневого бархата; они оказались плотно задернуты. И вообще вся обстановка здесь была удивительно безвкусна.

У стены стоял очень современный мягкий гарнитур: диван, два кресла и низенький чайный столик. Там мы и расположились. Из маленького холодильника в кухне Хильдинг вытащил жареного цыпленка и бутылку красного вина.

— Ей надо было разойтись с Германом, — начал он. — Они совершенно не подходили друг другу. Сколько раз я говорил ей об этом; но она не послушалась меня. И я ничего не мог с ней поделать.

— Да, теперь уж наверняка ничего не поделаешь, — сказал я.

— Что ты хочешь сказать?

— Ты слишком много об этом говоришь. А говорить уже не о чем. Пустая трата слов.

— Ты прав, — сказал он мрачно. — Теперь все кончено.

Он сунул в рот кусок цыпленка и стал машинально жевать. Потом отхлебнул из бокала.

— Думаю, что это Герман, — сказал он.

— Что — Герман? — спросил я.

— Думаю, что это Герман убил ее.

Он в упор смотрел на меня, пережевывая цыпленка.

— Какие у тебя основания так думать?

Он откинулся назад и положил руки на спинку дивана.

— Герман чертовски ревнив. Он шпионил за Мэртой. Ходил за ней по пятам.

Хильдинг сделал небольшую паузу, наклонился и отхлебнул из бокала. Потом снова откинулся на спинку дивана.

— Помню, это было осенью, в конце сентября, — продолжал он. — Мы с Мэртой сидели в этой комнате. И вдруг я увидел в окне Германа.

Он показал на одно из окон.

— Он смотрел на нас, прижавшись к самому стеклу. Лицо у него было белое как снег. Заметив, что я увидел его, он тотчас же исчез. Это было чертовски неприятно. У него был совершенно безумный вид. Я никогда не видел его таким.

— А что сказала Мэрта?

— Я ничего не сказал ей. Но должно быть, она что-то заметила. Во всяком случае, она спросила, что со мной произошло.

Я вытряхнул сигарету из пачки, лежавшей на столе. Хильдинг тихо рассмеялся, как бы про себя, и покачал головой.

— Ночевать она непременно желала дома, — сказал он. — Она могла прийти ко мне днем и пробыть здесь до самого вечера. Но как только время приближалось к одиннадцати, ее начинало тянуть домой, к Герману.

Он покачал головой и недоуменно развел руками.

— Вы долго встречались? — спросил я.

— Это началось в марте прошлого года, — ответил Хильдинг. — Летом они с Германом уезжали на пару месяцев в Италию. Потом это возобновилось и продолжалось всю осень до начала декабря, когда в один прекрасный день все было кончено. Она сказала, что больше не может так часто со мной встречаться. У нее появился кто-то другой. И она приняла внезапное решение.

Он криво улыбнулся.

— А кто был этот другой? — спросил я.

— Это начинает походить на допрос, — заметил Хильдинг.

— Ну и что же? Мне интересно, — ответил я.

— Ладно, — продолжал он. — Сначала это был филолог, по имени Гренберг, или что-то в этом духе. Он писал работу по литературе средневековья. Это тянулось всего около месяца. Примерно между рождеством и Новым годом она дала ему отставку. Мы беседовали с ним на одной вечеринке и выяснили все интересующие нас вопросы. Потом, как мне кажется, был Эрик Берггрен.

— После начала декабря вы больше не встречались? — спросил я.

— Всего несколько раз, — ответил Хильдинг.

— А где вы обычно встречались? — настойчиво допытывался я.

— Сначала у меня дома. Всю весну и начало осени. Потом на моей даче — в октябре и в начале ноября. Потом там стало слишком холодно. Несколько раз мы находили себе пристанище на филологическом факультете — в экспедиции или в библиотеке. Потом Герман вдруг раздобыл где-то ключ от факультета и однажды чуть не застал нас врасплох. В другой раз мы нарвались на старика Карландера. Он сидит там по ночам как филин.

— Да, жизнь, полная опасностей и приключений, — заметил я.

— Еще бы! — отозвался Хильдинг.

Мы разделались с цыпленком и допили вино. Теперь можно было попробовать что-нибудь покрепче.

— Ты доволен? — спросил он.

— Вполне, — ответил я. — И давай сделаем маленький перерыв. Тебе надо отдохнуть.

Хильдинг встал.

— Что ты будешь пить? — спросил он. — Виски? Коньяк? К сожалению, у меня нет джина.

— Я буду пить виски.

Он направился к двери.

— Еще один вопрос, прежде чем мы объявим перерыв, — сказал я. — Когда Ёста купил новую машину?

— На рождество, когда ездил домой в Лунд, — ответил Хильдинг. — А что такое?

— Да ничего особенного. Просто мы видели с тобой его новую «Джульетту», и мне захотелось узнать, когда он ее купил.

Хильдинг вышел на кухню и через минуту вернулся с подносом, на котором стояли бутылки и высокие стаканы для грога. Он был превосходный хозяин.

— Летом надо будет всерьез заняться этим домом, — сказал он, словно эта мысль пришла ему в голову, когда он был на кухне. — Обычно