Служка в белой бараньей шапочке, подбежав, поклонился и, ничего не спрашивая, налил из кувшина вино в большую глиняную плошку.

Саша поднял глаза, и слуга снова поклонился:

— Уже разбавленное, мой господин!

— Нет уж, неси чистое, неразбавленное, — ухмыльнулся хевдинг. — И чего-нибудь поесть. Сыр там, фрукты…

— Сделаю, господин.

Слуга тут же переменил кувшин и притащил целое блюдо снеди: лепешки, острый соус из протухших рыбьих кишок — гарум, вареную фасоль, коровий и козий сыры, жаренную на вертеле рыбу.

Саша даже рассердился:

— Я ж просил — только закуску! А впрочем… Тащи-ка еще одну кружку.

Гислольд уже подходил к помосту, довольный и улыбающийся.

— Есть попутный груз, хевдинг! — едва сев, выпалил парень.

— Молодец! — Александр все же недоверчиво прищурил глаза. — Пей вино и рассказывай.

Утерев выступивший на лбу пот рукавом, юноша с удовольствием опростал кружку:

— Его зовут Ашкензи, ну, того торговца. И у него есть брат.

— Очень приятно, что у него есть брат, — кисло улыбнулся хевдинг. — Только нам с того какой толк?

— Родной брат этого Ашкензи — тоже торговец, и он с удовольствием бы отправил в Цезарею смоквы и сливы, — продолжал Гислольд, налив себе еще кружку. — Иначе они просто сгниют, их слишком много. А там, в Цезарее, нас встретили бы и разгрузили. Четверть этих слив — наша!

При этих произнесенных радостным тоном словах Саша чуть было не поперхнулся вином:

— Вот так радость! Понос теперь точно обеспечен. На что нам сдались эти сливы?

— На… что, мой вождь?

— Я спрашиваю — зачем?

— Ну, ты же сам искал попутный груз — так вот он! Хоть сейчас забирай. И ничего с ним не сделается, я узнавал: до Цезареи по морю ходу меньше чем полдня.

— Да, но сливы…

— Их можно выгодно продать. Я думаю, слегка скинув цену, мы уступим нашу долю посреднику… Ну, тому, кто придет в порт. И это будет… — Гислольд зашевелил губами. — По денарию за корзину — почти четыреста денариев, то есть десять золотых солидов! А портовый сбор, я узнавал, два солида.

— Ничего себе! — удивленно присвистнул Саша. — Ловко же ты подсчитал, словно всю жизнь торговлей занимался.

Гислольд отмахнулся:

— Это не я, вождь, это все тот купец, Ашкензи.

— С чего б это он такой доброхот?

— В придачу к сливам и смоквам он дает своих девок. Заодно уж!

Саша только головой покачал: вот уж час от часу не легче!

— И на что нам девки?

— Продадим! А без них Ашкензи нас со своим братцем не сведет. Ну с тем, у кого сливы и смоквы.

Подумав, Александр согласился: в конце концов, деньги были нужны, а долго торчать в этой дыре не хотелось. Девки так девки, тоже товар!

Конечно же, купец Ашкензи продал девчонок не задешево. Из полученной перевозчиками прибыли цезарейский посредник должен был вычесть за юных рабынь изрядную сумму.

Гита, узнав об этой сделке, долго смеялась. Потом, пока грузили сливы, принялась о чем-то шептаться с рабынями. Так и шепталась в течение всего пути, благо плыть было недалеко.

Уже к вечеру «Голубой дельфин» встал у причала Цезареи, некогда пышной столицы одной из двух римских Мавританий. Впрочем, город и сейчас сохранял царственный вид, даже несмотря на когда-то разрушенные варварами стены.

Какие там были дворцы! Какие храмы! На мощеных улицах еще сохранились мраморные статуи, в тени многочисленных портиков и пальм неспешно прогуливались горожане, а рынок шумел, словно море!

Быстро уладив все дела с посредником, хевдинг получил всю оговоренную сумму, естественно, за вычетом стоимости рабынь, которых Александр намеревался продать здесь же, на рынке… И продал бы, пусть и прогадав немного, если б не Гита.

Она, едва корабль пришвартовался, отвела Сашу в сторону:

— Помнишь, мой господин, ты говорил о том, что я могу выбрать, где жить и чем заниматься?

— Да. — Александр кивнул с некоторым удивлением: с чего Гита именно сейчас об этом вспомнила? Понравилась Цезарея? А! Она же как-то упоминала, что у нее есть здесь знакомые.

— Эти рабыни, — мечтательно улыбаясь, продолжала девушка. — Отдай их мне, вождь!

— Тебе? Но зачем? Выгодно ты их здесь не продашь, можешь и не пытаться.

— Я не буду их продавать, господин. Я открою лупанарий!

— Что?! — Вот тут молодой человек по-настоящему удивился.

Ну ничего себе придумала. Открыть публичный дом в христианской или считающей себя христианской стране!

— А епископа местного не боишься?

— Нет! Я ведь сама из Цезареи и многих знаю, — Гита расхохоталась. — Девушки согласны. Поработают на меня год, а там кто не захочет — может уйти, а кто останется — прогонять не буду.

— Лупанарий… — покачал головой Саша. — Однако… Девки-то точно согласны?

— Конечно! И очень того ждут. Нам бы только немножко серебра для обзаведения.

— Получите, — тут же заверил хевдинг и, помявшись, добавил уже куда более ласковей: — Мы все обязаны тебе, Гита. Думаю, парни отвалят немало монет, каждый из своей доли.

Так и случилось. Прощание было кратким, но трогательным: Гита крепко перецеловала всех, всплакнула, улыбнулась и, прихватив девчонок и деньги, зашагала по причалу в город.

— Славная девушка, — грустно вздохнул Фредегар. — И очень красивая.

— Да, — Оффа Лошадиная Челюсть согласно кивнул. — Серебра для такой не жаль.

— Это уж точно, — хором добавили Рутбальд и Гислольд.

— Эй, парни, она что-то кричит… Желает, чтоб Господь всегда помогал нам!

— И тебе удачи, Гита! И помни: в случае чего мы рады будем тебе помочь. Если, правда, когда-нибудь сюда вернемся.

Последнюю фразу Оффа произнес очень тихо, так, что слышали только свои.

Александр улыбнулся: в чем-то эти варвары смешны и наивны, как дети. А вот Гита их, можно сказать, легко раздоила. И правильно сделала, очень правильно!

— Удачи тебе, Гита, удачи и счастья вам всем, девчонки.

Уличный торговец, худенький, с большим кувшином за спиной, подбежал к сходням:

— Прохладная вода, самая лучшая! Выпейте на дорожку.

— Ну, раз самая лучшая — давай. Стой… Что это у тебя за фляжка такая? Дай-ка взглянуть!

— Только верните! — Помявшись, мальчишка вытащил из-за пояса… пластиковую бутылку с надписью «Пепси-кола».

— Да-а… — пытаясь унять волнение, протянул Александр. — Хорошая фляжечка. И где ты ее взял?