– Хальт!

И еще что-то, мне не понятное.

– Руманешты! Герр официр, руманешты!

И дальше влепил адскую смесь из английских и латинских слов – что смог, то и выдал. Что это означало бы в итоге – не спрашивайте, сам не знаю. Впрочем, если бы это не сработало, то в правой руке уже давно был наготове парабеллум. Последний довод короля для тех, кто не лингвист.

Немец раздраженно отозвался длинной тирадой, из которой я разобрал только слово «задница». Такие у меня познания немецкого. Ладно, пусть раздражается на непутевых союзников, а мы пойдем дальше. Скомандовал: «Рушь!» – и двинул дальше.

На это случай мы так и договорились, что после этого слова все идут дальше и не стреляют. Когда надо бить – другое слово.

В итоге немцы нам не помешали. А вот момент соединения как-то целиком не запомнился. Наверное, потому, что шел уже как автомат, на одних рефлексах. Голова – она не железная и на контузию с маршем не рассчитана. Помню, что контакт налаживали с помощью «большого морского загиба» с обеих сторон, после слов высокого давления он и наладился, так как загибали одинаково.

…Документы проверили, своим признали, здоровых ребят моих распределили по группам, а раненых отправили в подвалы рыбзавода. Добрел туда я и свалился. Повязку мне начали менять уже полуотключенному. А как рванули присохший к ране бинт, то от боли и совсем…

Не то проснулся, не то очнулся уже днем. За ночь рана не кровоточила, на ногах стою – значит, без меня большевики не обойдутся, поскольку канонада такая, что и в подвале слышно. И новые раненые прибывают. Попить мне дали, а вот на умывание воды не предусмотрено. Ладно, сам найду.

Сестричка как раз перевязала очередного раненого и устало присела у стены. Чувствуется, что упала бы и поспала, но нельзя. Подошел к ней, тронул за плечо. Она вскинулась, глянула на меня покрасневшими от бессонницы глазами.

– Не вскидывайся так, сестренка, ты мне документы и оружие отдай, а я пойду опять в бой. Полежал – и хватит.

– Сейчас…

Боеприпасов у меня сильно поменьшало, и гранат уже нет. Ну, это понятно, люди воюют, а мне в подвале лежать столько не надо.

А тут как раз морячок приволок раненного в бок и лицо. Будет мне поводырь, потому как куда идти, я не знаю. На выстрелы, конечно, выйду, но лучше с поводырем. Сунул сестричке трофейных леденцов, пакетик которых у меня завалялся, и пошел вслед за связным, а по дороге мы поговорили.

Моряка звали Алексеем, и был он из группы Жернового. Он меня и просветил, что командира группы (здесь в отряде рот и батальонов нет) зовут Иван Васильевич, звание – старший лейтенант, и как командир он на пять. Пожаловался, что второй день с патронами туго, больше стреляют из трофейного оружия, которого много набрали после высадки, потому как фрицы драпанули без задних ног, а часть и без штанов. Даже пару пушек оставили. Насчет пожевать – то же самое. Экономить надо. Часть поели, а когда еще будет…

Я в ответ сказал, что я из береговой артиллерии, а потом служил в бригаде Гордеева. Высадили нас в Озерейке, только я от бригады оторвался и с теми, кого нашел, вышел к ним.

– А, я думал, что ты с той стороны бухты прорвался…

– Я не настолько везучий. Хотя дошли и в пути никого не потеряли…

Старший лейтенант оторвался от бинокля, глянул на меня, выслушал мой доклад. Остановил взор на бинте, что торчал из-под шапки.

– А ты, старшина, не переоценил свои силы?

– Никак нет, товарищ старший лейтенант! А если даже и свалюсь, то отлежусь и продолжу воевать!

– А ты сам откуда, из катерников?

– Бригада полковника Потапова, сто сорок второй отдельный батальон.

– А как сюда попал, вас же сюда к нам не высаживали?

– С боем прорвались от Озерейки. Мы там десантировались.

– Хорошо вышло. А где остальные? Нам бы твой батальон пригодился.

– Со мной вышло меньше десятка человек. Где остальные – не знаю, наверное, в Глебовке или около. Пляж и поселок румыны снова захватили.

– Ладно, старшина, с этим потом разберемся. Тебе Алексей рассказал, что у нас тут с патронами негусто?

– Так точно. Стрелять одиночными, гранаты – только по группам, а больше трофеями пользоваться.

– Тогда пошли за мной, сейчас пойдем брать тот домишко, когда возьмем его, гадам будет куда хуже, чем сейчас…

Куда попали не раненные мои спутники – не знаю. Больше никого из них я не видел. Наверное, их взяли в другие боевые группы Куникова, ибо было их восемь, а плацдарм был хоть и небольшой, но не пятачок размером с окоп на отделение, где ты всех видишь и даже в гости сходить сможешь…

Воевать было тяжело. Не только потому, что немцы очень старались сбросить нас в море, а для того и атаковали, и бомбили, и обстреливали. Тяжело было и в иные часы, когда можно было бы отдохнуть, да и обязательно нужно, а не мог. Терзали мысли о своей роли в произошедшем. Уже не о том, что будет, а о том, что было и что конкретно я сделал.

Не как боец бригады, а как некто вроде командира, хотя командиром я был слегка самозваным, ибо никем не был уполномочен на командование.

Голова не отдыхала, а подбрасывала размышлений, каков я был в качестве командира в Озерейке, и что из этого вышло. Конечно, меня извиняет то, что и на действительной я был только ефрейтором, а здесь старшиной второй статьи, то есть еще только на ступеньку выше. А значит, могу командовать расчетом, группой, максимум отделением. Уровень не слишком высокий, а вот выдержал ли я его? Наверное, да. Командовал я в основном не более как десятком людей, некоторое время оборонял «опорный пункт», потом с ними же прошел десятка полтора километров и вывел подчиненных из окружения (можно и так сказать).

А вот с обязанностями коменданта Озерейки? Скорее нет, чем да. Ведь я не смог организовать связь как с командиром ушедших на Глебовку товарищей, так и с командованием операцией, не смог и создать прочную оборону поселка. Да и связь внутри поселка, между всеми тремя опорными пунктами – тоже не смог.

Теоретически я все это мог. А практически? Как бы я это делал лично сам, с плохо работающей головой после раны и контузии? Смогли бы салажата мои пойти в контратаку и сокрушить румын? С трудом в это верится.

Связь – ну не было у меня ни одного радиста, так что перерывать танки и битые корабли в поисках рации смысла не было. Даже и нашел бы и нажал на какие-то кнопки или тумблеры повернул – а всякие там позывные, волны, коды и прочее? Кто бы мне поверил, что некий старшина с ними разговаривает, а не забавляющийся немец? И даже та же связь внутри поселка – ну, сам я много бы не побегал. А салажата еще и стрелять должны, ибо если будут бегать с приказами, тогда и стрелять-то и особо больше некому. Вот и раздвоись, чтоб один и тот же и стрелял и носил донесения!

От таких мыслей не спалось и не отдыхалось. Не мог я понять, лучше я сделал или нет. А спросить кого-то из бывших подчиненных я не мог. Возможно, меня бы и высоко оценили, ибо еще шесть человек не легли бы на озерейский пляж, но все же, все же…