земли и никакое угодье, в черте станичного юрта заключающиеся, не могут выходить из владения станичного общества в чью-либо личную собственность». Что же касается войсковой земельной собственности, то она признается только в форме так называемых войсковых запасных земель. Такие земли должны состоять «в непосредственном заведываньи местных войсковых управлений. Они назначаются на дополнение станичных наделов до узаконенной пропорции и на разные войсковые надобности, определенные особыми положениями». Но тут же, рядом с таким назначением остатков войсковой земельной собственности, делается общее неопределенное замечание о том, что «означенные земли могут получить и другое назначение или по представлениям главного местного начальства, с утверждения высшего правительства, или же по указаниям самого правительства». В этом случае, следовательно, если и нет такого категорического непризнания института войсковой земельной собственности, какое встречается в положении о заселении предгорий, то все-таки оказывается значительное изменение основных черт этого института: у войсковой собственности разом являются два хозяина и нет даже указания на третьего, которому всегда de facto принадлежала земля…

Последний законодательный акт – положение 1870 года, является тем общим основным законом, которым, вместе с положением о заселении предгорий, придается окончательный характер существующим формам казачьего землевладения в Кубанской области. По смыслу этого положения, все казачьи земли распадаются на три различные формы казачьей собственности: войсковую, общинную и частную. Там, где как на Черномории и Старой Линии, войсковая земельная собственность существовала в виде общей казачьей территории, она распалась на мелкоземельные общины, на долю которых пришлось таким образом наибольшее количество земли. Пожизненные офицерские наделы в таких общинах были затем обращены в частные, потомственные владения, а оставшиеся за разделом войсковые земли и угодья должны быть в общем нераздельном пользовании всего войска. Но так как («запасные». – Прим. ред.) войсковые земли не везде встречаются и так как даже встречающиеся их остатки должны с течением времени получить иное назначение, то важнейшими формами казачьего землевладения нужно, следовательно, считать общинные земли или «юрты» и частные владения или «участки».

XVIII. Период внутреннего развития Кубанского казачества

В настоящее время, когда, в продолжение почти двадцатипятилетней мирной для казачьего населения жизни, борьба казаков с горцами забыта, когда гнетущая действительность этой борьбы потеряла свой острый характер, когда длинный мартиролог казачьих жертв давно уже занесен на бумаги, а самые бумаги погребены под архивной пылью, весьма трудно, конечно, представить всю тяжесть той исторической ноши, какую вынес на своих плечах кубанский казак. Отдельные черты казачьей боевой службы, отмеченные выше, слишком отрывочны и бледны, чтобы дать хоть приблизительное понятие о полной картине былой военной жизни казака. А за военной службой казака, за бесконечным рядом его столкновений с горцами шла ведь другая, мирная казачья жизнь, до которой хотя и доходили отголоски кровавой борьбы и мрачные вести о ее жертвах, но которая тем не менее обнимала всю сумму мелочей и требований обыденного человеческого существования. В то время, когда казаки «косили головы врагов» или в свою очередь жертвовали собою для блага родины, дома у них были жены, братья и сестры, старики и дети, которые хотели жить, должны были есть, стремились к счастью, находились хозяйства, требовавшие забот, зеленели и зрели поля, нуждавшиеся в рабочих руках. Все это, конечно, было, как и у других людей, а теперь уже и быльем поросло; но тогда действительность носила свой особый характер: старики были большей частью калеками и больными от ран и многотрудной службы, дети малы, молодежи недостаточно – и вся тяжесть мирной жизни ложилась на женщин. Казачка той поры представляла своего рода идеал человека, не падавшего духом под самыми жестокими ударами сурового казачьего рока. С вечной тревогой в сердце за жизнь мужа, детей, братьев, служивших на линии, она, эта казачка, творила собственно экономический быт, вела хозяйство, покоила стариков, руководила подростками, воспитывала детей и вообще заботилась об устроении того уютного уголка, который рисовался радужными и светлыми красками в мыслях казака среди военных бурь и треволнений. Прошлое молчит о том, чего ей все это стоило, каким количеством вздохов сопровождала она каждый свой шаг, сколько слез пролито ею при жизненных неудачах и затруднениях, какую бездну горечи и гнетущих мыслей вынесла ее многострадальная грудь! Казачка работала не покладая рук, брала в руки косу или серп, пахала и сеяла, «орудовала» топором, недосыпала часто ночей, имея при этом помощников в лице подростков и малолетних детей, которые хотя и не особенно много давали, но зато оживляли работы матери, придавали ей бодрости и одушевления. И когда жестокая война навеки разлучала ее с мужем, казачка опять-таки не падала духом и «билась из сил», пока «не становились на ноги» ее дети, будущие казаки и будущий предмет тревог для материнского сердца…

Но вот настала другая пора, на смену явились иные жизненные условия: горцы сложили оружие, подчинившись всем требованиям победителя. И – удивительное дело! – казак, не переставая быть казаком, сделался образцовым хозяином, точно между мечом и плугом для него не существовало никакой разницы.

Первым крупным последствием этого нового периода казачьей жизни были перемены экономические: шире пошло земледельческое хозяйство на Старой и Новой Линиях; обострившаяся борьба между хуторами и станицами в Черномории постепенно клонилась на сторону последних, результатом чего опять-таки было упрочение земледельческого хозяйства. Изменились вообще формы производительности и увеличился вместе с тем средний достаток казачьей семьи. Прежде богатство было сосредоточено на хуторах, в последующее затем время центр тяжести в этом отношении передвинулся в станицы. С особенной резкостью это явление обнаружилось в Черномории. Значительные хуторские табуны лошадей, стада рогатого скота и отары овец частью сильно, до неузнаваемости поредели, а частью совершенно перевелись, исчезли. Но зато в станицах общественные стада стали гуще и многочисленнее, рогатый скот и овцы распределились с большею равномерностью, между бо́льшим количеством хозяйств, и лишь разведение лошадей, с постепенным ослаблением степного хуторского хозяйства, всюду стало заметно ослабевать. Казаки вместе с тем начали хозяйственнее относиться к пользованию общинно-земельной собственностью. Появились ограничительные меры против царившего в этом отношении произвола. Местами были разграничены угодья – отделены пашни от сенокосов, установлены границы для выгонов; местами развитие земельных порядков пошло дальше – были определены дни для сенокошения, количество косарей и пр., некоторые общины установили среднюю норму на двор пахотной земли, другие обложили скот сверх положенного количества налогами в пользу общественных сумм; местами, наконец, все эти посредствующие ограничительные порядки перешли в конечную свою форму – в дележ земли на паи, в распределение земли сообразно с потребностями и правами на надел со стороны отдельных хозяев. Одним словом,