Мотивы Освободителя понятны, он просто шел по отцовским стопам[389]. Поддержка же остзейцев рядом русских высокопоставленных чиновников-аристократов связана не только с завуалированным подкупом (Валуеву, служившему долгое время в Прибалтике, принадлежало имение в Курляндии, предки Шувалова попали в «матрикулы» еще при Елизавете[390], а сам Петр Андреевич был остзейским генерал-губернатором в 1864–1866 гг.[391]) или с нежеланием «переть против рожна»[392], но и с очевидной симпатией, например, того же Шувалова к остзейскому социальному порядку, местному способу освобождения крестьян (без земли) и желанием распространить эту модель на собственно Россию (а не наоборот, распространить практику «Великих реформ» на Прибалтику, как настаивала «национальная партия»). Таким образом, остзейский вопрос стал полем боя двух социально-политических проектов: национально-либерального, нацеленного на создание Большой русской нации, и консервативно-аристократического, продолжающего отдавать предпочтение сословному над национальным[393].

В 1860-х гг. в русской прессе разворачивается мощная кампания против остзейцев, пик которой приходится на 1867–1869 гг., когда в одном русле действовали «национально-государственнические» «Московские ведомости» М.Н. Каткова, славянофильская «Москва» И.С. Аксакова (там только в 1869 г. появилось 32 передовицы, посвященные остзейскому вопросу)[394] и либеральный «Голос» А.А. Краевского. В 1864–1865 гг. активную роль в этой кампании играл официоз Военного министерства «Русский инвалид», за которым стоял Милютин, но после высочайшего неудовольствия газета была вынуждена смягчить позицию. Важнейшей акцией «национальной партии» стал выход первого тома «Окраин России» ветерана «остзейской войны» Ю. Самарина, полностью посвященного Прибалтике и поднимающего те же проблемы, что и «Письма из Риги», но более развернуто и фундированно. Правда, издавать эту работу пришлось… в Праге (а следующие ее выпуски, по иронии судьбы, в Берлине), сам же ее автор заслужил высочайший выговор[395].

Но, несмотря на столь серьезную «артподготовку», реальные результаты введения «русских начал» в Прибалтике оказались не слишком значительными: они не вышли «за грани малосущественных мер (некоторое улучшение материальных условий для православной церкви, усиление преподавания русского языка, учреждение нескольких русских гимназий и школ, требование установить равноправие русского языка с немецким в городском управлении и в суде прибалтийских губерний). Да и эти меры вводились с оглядкой на остзейцев. правительство мирилось с сохранением статус-кво и в сфере управления прибалтийскими губерниями и отпор давало только лишь самым дерзким выпадам немецких сословий, имевшим целью еще более ослабить контроль центральной власти или вырвать дополнительные гарантии “остзейской автономии”…»[396].