В глазах Нежданки навернулись крупные слезы. Обернулась она к огневому, чтобы тот получше их рассмотрел, а потом резко по-мальчишечьи стерла за раз рукавом и снова заговорила твердым голосом:

— Вот, ежели совсем никого не осталось, тогда как?

Скоморох продолжал молча хлебать свою уху, Нежданка упрямо ждала ответа, но больше уж ни о чем не просила. Пусть он хоть до конца седмицы так молчит, пусть хоть всю рыбу в реке выхлебает, она все равно не отступится, дождется, что скажет.

Вместо ответа огневой снял со своей шеи трещотку и молча протянул Нежданке. Та крепко вцепилась в нее обеими руками. Дощечки сразу поехали в сторону, выдав легкий «трынь».

Главный скоморох поманил к себе другого кривляку в зеленом костюме с красными полосками. У того на шее тоже висела трещотка. Главный молча стянул ее, и так же молча отправил красно-зеленого восвояси доедать яичницу.

— Повторяй, — кивнул огневой Неждане.

«Тра-та-та-Та-ра-та-та,» — изобразил он на своей трещотке.

Куцо подстриженная головка склонилась на бок, и вторая трещотка легко ответила: «Тра-та-та-Та-ра-та-та.»

— Еще, — велел огневой.

На этот раз задание было посложнее, но и с ним Нежданка справилась.

Скоморох посмотрел с интересом. Дал новое испытание. Мальчонка повторил все в точности.

— На дуде смогешь? — спросил огневой.

Нежданка кивнула. Уж чего-чего, а выдувать мелодии она умела.

— Медведя боишься? — спросил скоморох.

— Могу погладить пойти, — решительно ответила она. — Надо?

— Медведя без Жердяя не трожь — это первое правило. Усек?

Нежданка закивала изо всех сил.

— Ладно, с нами в Град пойдешь, а там посмотрим, — зевнул огневой. — Спать иди ложись, завтра рано отправляемся.

«Получилось!» — как чугунок об чугунок громыхало у Нежданки внутри.

— Касатка, — позвал главный скоморох хозяйку, — проводи мальца в нашу комору, пусть поспит.

Глава 23. Ваньку — в амбар, Озару — барабан на шею!

— Дурак ты, Ваня! — грустно сказал Прозор. — Всю жизнь свою молодую — коту под хвост!

— Простите, «коту» или «коню»? — уточнил писарь.

— Пиши проще: «Казнить нельзя помиловать», завтра скажу, где запятую ставить, — отмахнулся Прозор.

— Так не придумали запятых ищо, — напомнил писарь.

— Галочкой помечу, что выбрал, — мрачно поправился Прозор. — При княжьем человеке не умчничай, а то нечем будет.

Сам-то Прозорушка видел далеко вперед, даже такую мелочевку как запятые, что через пятьсот лет появятся, ужо усмотрел.

Нравился ему этот конюх, несмотря ни на что. Вона ухи свои отморозил, шапку продал, а овса Каллистрату купил. И ведь как ему руки не крутили, как ребра палками не пересчитывали, так и не сказал, почто коня свел, кого у переправы ждал.

«Что ж за муха доброты посреди зимы меня укусила? — сам у себя вопрошал княжий человек. — Мож, сглазил кто?»

Писарь терпеливо смотрел и ждал, когда бурлящий котелок мыслей Прозора хоть что-нибудь да выплеснет наружу, хоть полчерпака решений каких. Тогда уж будет что занести в бересту.

«По два раза на дню виноватых прощать — этак и княжество развалить можно!» — снова подумал Прозор.

Нахмурился.

«Власть и порядок на строгости, справедливости и силе держатся,» — напомнил он себе.

— Осмелюсь предложить слово «зиждется», — робко вставил писарь и покрутил у себя в ухе кончиком гусиного пера.

— Энто я вслух подумал, или ты так себе ухи перьями прочистил, что ужо мысли мои слышишь? — завернул Прозор.

Писарь отвесил от удивления челюсть, да быстро обратно подтянул, чтоб духу лукового не учуяли, зуб гнилой не разглядели.

Прозор велел позвать Своерада.

— Хвоща из амбара выпущай да на главные городские ворота ставь до конца зимы, — отдавал он первое распоряжение. — Чтоб я его разбитую рожу в терему не видел, княгиня того не любит.

— Будет сделано! — как обычно, во всю глотку гаркнул Своерад.

— Постой! — снова с полпути воротил его Прозор. — Забыл ты кое-что прихватить — Ваньку вон в амбар запри до завтрева.

— Будет сделано! — еще громче заорал тот и толкнул конюха на выход.

— Еще погодь, — велел Прозор.

Взял он чистое гусиное перо и задумчиво покрути им у себя в ухе, как давеча писарь делал. Внимательно посмотрел на Ваньку, потом отбросил перо в угол.

— Не, не работает, — грустно признал Прозор. — А хотел бы я знать, какие у тебя, Ванька, думки в башке вьются. Как это только догадаться можно было Каллистрата с княжьего двора свести?

— Мне записать в бересту? — уточнил писарь.

— Как звать? — Прозор перевел усталый взгляд на писаря.

— Ожега, — напомнил тот.

— Вот, кабы ты сам на свои вопросы отвечал, цены б тебе не было, Ожега, — вздохнул Прозор. — Берез в княжестве довольно. Пиши, родимый! Меня только не вопрошай.

Своерад погнал Ваньку в сторону амбара.

«Чудно приладились перьями в ушах крутить, — подумал Прозор. — Щекотно же.»

Посмотрел он на беспорядок у писаря на столе.

«Пишут-то — вона палочками точеными, острием по бересте скребут… И почто тогда полный терем перьев натащили? Что за дурна привычка?» — подумал Прозор.

Дорога до Града заняла у скоморохов полдня. Ехали на санях, но все девять кривляк разом в сани не помещались, поэтому сидели по очереди, остальные бежали за санями следом. Ну, как бежали? Репетировали — плясали, частушки новые разучивали, на трещотках играли да в бубны били, чтобы складно хором получалось. Дудки из котомок доставать поостереглись.

У Нежданы все неплохо выходило, особенно музЫки разные. Кроме трещоток и бубнов, был у скоморохов один большой барабан на всех. Бежать с барабаном по снегу за санями было тяжеловато, поэтому барабан постоянно доставался новенькому Озару.

Мальчонка ни на что не жаловался, упрямо стучал в барабаний бок меховой колотушкой и звонко выкрикивал частушки, как было велено.

Слова запоминал тоже быстро, на лету схватывал. Не выходило пока одно — лягухой плясать.

— Представь, что у тебя к коленкам и к