Даже Виктор, продвигаясь здесь со скоростью пешехода и сосредоточенно крутя баранку, чтобы уберечь автомобиль от попадания в выбоины, Виктор, из которого слова не вытянешь даже раскаленными клещами, и тот нелестно отозвался о качестве покрытия и о тех, кто за этим покрытием должен следить в силу своих служебных обязанностей. Он сказал примерно следующее: «Какого, блин, хрена, они так все запустили-то».

Вскоре он остановил машину у большого покосившегося одноэтажного строения, от проезжей части отгороженного ветхим забором. В просветах между досок виднелся двор. Я вышла из машины и постучала в калитку. Лай собаки, на который откликнулись соседские Шарики, заставил меня поморщиться от досады: не успеешь шагнуть в сторону забора, вся округа уже знает, что кто-то пришел к Ямпольским. Минуты через две я увидела темную фигуру, направляющуюся к калитке. Еще через несколько секунд калитка с противным скрипом распахнулась. Передо мной стояла немолодая женщина невысокого роста в телогрейке. В тусклом свете фонаря я разглядела ее лицо. Помятое, заспанное, с опущенными углами губ. Жиденькие пряди седоватых волос повисли вдоль лица.

– Добрый вечер, мне нужна Люда, – произнесла я на одном дыхании.

– А кому она не нужна? – с вызовом спросила женщина, окидывая меня быстрым и недоверчивым взглядом. – Ты из энтих, что ли, кошек драных?

– Что-о? – меня немного обескуражило такое невежливое, мягко говоря, обращение.

– Люська-то зачем тебе нужна? – сощурила она свои поблескивающие нездоровым блеском глазки.

– Поговорить надо, – грозно сказала я.

– Я ее со вчерашнего дня не видела, – с упрямым недовольством проговорила женщина, – загуляла поди! А дома жрать нечего! Она ведь несколько дней грипповала, вышла вчера на работу и пропала! Сука!

– А вы – ее мать? – подавляя в себе отвращение, поинтересовалась я.

Женщина сипела, ветерок донес до меня кислый запах перегара.

– Мать, – скрестила руки на груди мадам Ямпольская, – а ты кто? – бесцеремонно обратилась она ко мне, не сводя с меня своих пьяных насмешливых глаз.

– Я – журналист. Расследую одно убийство. Ваша дочь может быть в нем замешана, – резко произнесла я, дабы сбить спесь с этой люмпенши.

– Ну да! – обмерла она, но, тут же вновь обретя свое наплевательское спокойствие и плебейское высокомерие, решительно заявила: – Ко мне, милая, это не имеет никакого отношения. Да, Люська меня кормит, но я ее на панель не толкала, и пусть она из себя героиню не строит! Я хоть и лопаю ее харчи, а правду-матку ей всегда в лицо сказать могу. Так что пускай нос не задирает! А то что ни день – шампанское, шоколад, веселье, дым коромыслом…

– Понятно, – хотела было я пресечь эту словесную муть.

– Да что тебе понятно? – подбоченилась Ямпольская, окатив меня презрительным взглядом. – Ты моей жизни не нюхала. Я, брат, знаешь сколько повидала! Да ты не смотри, что я такая некрасивая стала, – развязно засмеялась Ямпольская, – за мной знаешь какие мужики ухлестывали! Я по машинам не скакала, цену себе знала, – гордо посмотрела на меня мамаша Люси, – а энта…

Она скривилась в презрительной гримасе.

– Значит, Люда не появлялась со вчерашнего дня? Когда она вчера ушла из дома? – Я поняла, что такой гражданке ничего не объяснишь и не докажешь, а я меньше всего сейчас претендовала на роль адвоката ее непутевой дочери.

– После пяти. Эта к ней, как ее… Светка пришла, и пошли шляться. Шалавы, че ж о них скажешь!

– А раньше Люда пропадала?

– Редко, – вздохнула Ямпольская и, сделав страдальческое лицо, покачала головой, – слышь, ты это…

– Что? – снисходительно мотнула я головой.

– Рублей двадцать не найдется?

Теперь на эту пьяницу жалко было смотреть. Куда девалась ее бравада? Лицо сделалось подобострастным до тошноты, черты заострились, глаза лихорадочно посверкивали и бегали. Я прочла в них алчную корысть и полное равнодушие к судьбе дочери. Как же тут при такой мамаше не выйти на панель? Скрывая отвращение, я достала из кармана и сунула ей в руку пятидесятирублевку. Увидев благородную купюру, она растерянно, я бы даже сказала, затравленно посмотрела на меня. Может, остатки элементарной совести проснулись?

– До свидания. Если Люда появится, пусть срочно позвонит по этому телефону.

Я достала блокнот, вырвала лист, написала номер своего сотового и протянула его подавленной мадам Ямпольской.

– Обязательно передам, – залебезила она.

Только вот ее хриплый надтреснутый голос не создан был для подобных пассажей.

Я вернулась в машину. Маринка пристально взглянула в мое лицо. Я чувствовала себя усталой и опустошенной. Наконец, не в силах вынести моей молчаливой меланхолии, она осторожно, словно боясь спугнуть чуткую лесную птицу, спросила:

– Ну что?

– Мамаша – алкоголичка, дочь – проститутка, обычная история. Ушла вчера и не появлялась. Не нравится мне это!

– Что же теперь делать? – простодушно спросила Маринка.

– Давай, Вить, опять к «Театральному». Надо кое-что еще выяснить у Светланы. Они вчера вместе с Люсей бродили. Может, Света что-нибудь знает… – Я закурила.

Маринка с сочувствием воззрилась на меня.

– Ты смотришь на меня, прямо как на боевого товарища, получившего орден героя и контузию в честном бою, – пошутила я.

– Скажешь тоже, Бойкова, – фыркнула Маринка, – я же вижу, какое у тебя лицо!

– Какое? – решила проверить я интуицию моей секретарши.

– Измордованное – вот какое! – засмеялась она.

Виктор только покачал головой.

– Измордованная морда, – подхватила я, – гарантирую вам, мои дорогие, что вы бы и минуты не прообщались с мадам Ямпольской без того, чтобы не послать ее куда подальше или не плюнуть в ее наглую пьяную рожу!

– Что, такая мерзавка?

– Да-а… – махнула я рукой.

Мы уже выбрались на центральные улицы. Растоптанный прохожими снег медленно сползал с тротуаров на дорогу. Фонари бодро поливали оранжевым сиропом эту мерзлую кашицу, хлюпающую днем под ногами пешеходов и колесами авто, а к вечеру ложащуюся на тротуары ледяным настилом.

– Весной пахнет. – Маринка опустила стекло и, высунув нос, пробовала уловить в воздухе что-то интересное.

– Ты как хищник, идущий по следу лани, – пошутила я.

– А мы и идем по следу этой Люси непонятной, – отозвалась Маринка, – знаешь, Оль, я все больше и больше склоняюсь к мысли, – откинулась она на спинку сиденья, – что это она Мишку кокнула.

– Ага, – усмехнулась я, – и в ванну его сама погрузила. Ты хоть знаешь, какие трупы тяжелые?

– А ты?

Мы глупо расхохотались.

– Просто в кино сто раз видела, – не отступала я, – представь себе, слабая женщина… А ведь Мишу худеньким нельзя назвать…