На кровати, утопая в подушках и перинах — мама постаралась, в конце концов, они же одной крови — возлежал Бэмби. Лицо его по-прежнему было бледным. Рядом, бесцеремонно забравшись с грязными ногами на белоснежные простыни, сидела Алина. Я вспомнил, как за подобные выходки влетало мне, и улыбнулся. Но самым удивительным было то, что они разговаривали. Моя сестренка что-то оживленно рассказывала, коверкая предложения и размахивая руками, а Бэмби серьезно поддакивал ей в ответ, всем своим видом показывая явную заинтересованность.

Я прислонился к дверному косяку, намереваясь понаблюдать за ними, но Алина, почувствовав мой взгляд, повернула лицо к двери. Увидела меня и рассмеялась, звонко и беззаботно, как умеют смеяться только дети.

— Ной, что это ты на себя нацепил?

— Привет, — сказал я. — Рад видеть тебя живым, Бэмби.

Он близоруко прищурившись, улыбнулся.

— Где-то я это уже слышал.

Я подошел к кровати, взял Алину на руки, заглянул ей в глаза и попросил:

— Будь другом, сестренка, дай нам немножко поболтать.

— Вообще-то это моя комната, — сообщила девочка. Я огляделся. На полу разбросаны игрушки, через спинку стула переброшены смешное маленькое платьице и джинсовые шортики, белые стены разрисованы маркерами и цветными мелками.

— Конечно, твоя, — согласился я, — и никто у тебя ее не отбирает. Но ведь сейчас здесь лежит Бэмби, а его еще нельзя тревожить. Можно, он поживет в твоей комнате несколько дней?

— Можно, — важно разрешила Алина. — Он мне нравится. И еще он нравится маме. И еще он понятно думает. Живи, Бэмби…

— Спасибо, — улыбнулся он.

— Я буду спать у мамы в комнате, а играть на улице, потому что все равно сейчас лето и жарко. Так?

— Ты умница, — похвалил я и чмокнул ее в щеку. — А играть можешь в моей комнате.

— А Эдди не станет ругаться?

— Не станет.

Эд, мой младший брат… интересно, какой он теперь?

— Раз уж мы с тобой, сестренка, договорились, ты разрешишь мне посекретничать с моим другом?

— Только если ты потом со мной порисуешь, — тоном опытного шантажиста заявила она. Я кивнул, поставил девочку на пол и ненавязчиво подтолкнул к двери. Потом присел на краешек кровати.

— Как ты себя чувствуешь?

— Живым… — Бэмби потер шрам на щеке. — Чудесное ощущение…

— Согласен. Тогда что тебя беспокоит?

— С чего ты взял?..

— Ты трешь шрам. Привычки с возрастом не меняются.

Бэмби пожал плечами.

— Ладно… Я жив, это странно… Ты жив, это странно вдвойне… Не могу сказать, что меня это не устраивает, но… Помнится, ты же собирался умирать?

— Мне повезло.

— Повезло?

— Скажем так, это было чудо.

— Замечательно! — Бэмби язвительно скривил губы. — Чудо! Нормального объяснения у тебя нет?

Я вздохнул.

— Бэмби, любое мое объяснение будет для тебя… ну… ненормальным… Так что… может быть, оставим его на потом?

Пауза.

— Если это было чудо, то мне теперь придется поверить в бога… — в тоне Бэмби явственно прозвучало обвинение в мой адрес.

— А в чем проблема?

— Я атеист!

— И что?

Он покраснел.

— Ну-у… я… понимаешь… Когда я остался в лесу, то подумал, если бог есть, он поможет нам выбраться, и тогда я в него обязательно поверю… Ну вот, мы и выбрались… Надо теперь начинать учиться верить…

— Надо, — согласился я. — А ты, оказывается, шантажист, приятель. Вы с Алиной прекрасно споетесь… Впрочем… Если тебя утешит — нас спас вовсе не человечий бог.

— А кто?

— Лес, Бэмби… здесь есть свои легенды. Я тебе потом расскажу, ладно?

— Угу.

— И все-таки, как ты себя чувствуешь?

— Не знаю, — он пожал плечами. — Плохо вижу, и голова раскалывается. А в остальном — порядок. Что со мной было?

Прежде чем ответить, я помедлил пару секунд.

— Ты подхватил волчью лихорадку.

— Как это?

— Ты забрал себе мою боль.

— Что-то я с трудом вникаю в твои слова, — заметил Бэмби. — Уверен, что говоришь на языке, мне знакомом?

— Ты и впрямь поправляешься, — засмеялся я. — Такие сложные грамматические конструкции…

Я встал с кровати и поправил одеяло. Наверное, именно в этот момент, когда уже нечего было бояться и не от чего было умирать, я понял, как важна была для меня дружба этого человека.

— Это сложно объяснить, поэтому просто поверь, ладно? А теперь отдыхай, набирайся сил. Я еще не знаю, что готовит нам завтрашний день. Спи!

Бэмби послушно закрыл глаза. Я поплотнее закутался в простыню и отправился на кухню.

Там за широким столом сидели мама, Петер и молодой волк со смутно знакомыми чертами лица, на коленях у которого удобно устроилась Алина.

— Я никому не сказала, что ты проснулся, — радостно объявила она. — Вы же секретничали…

— Доброе утро, — сказал я.

— Добрый день, сынок, — улыбнулась мама. — Выспался?

— День? Сколько же я спал?

— Больше суток, — ответил Петер, кивая головой в знак приветствия.

Интересно, Петеру поручены функции надзирателя? Доброго надзирателя с большой связкой амбарных ключей. И в этой связке ключи от всех камер, за исключением, конечно, твоей собственной.

И еще интересно, понимают ли в племени, что никакими замками меня уже не удержать?

Молодой волк аккуратно поставил Алину на пол, поднялся и подошел ко мне.

— Здравствуй, Ной, — он улыбнулся одними губами, а серо-желтые глаза смотрели на меня настороженно и сердито, что сразу напомнило отца. Черт, ну конечно, это же мой родной брат! Он всегда был похож на Тома, гораздо больше, чем я сам.

— Здравствуй, Эд, — я протянул ему руку.

Эд сильно изменился, так что неудивительно, что я не узнал его сразу. Когда я уходил из дома, брату только исполнилось одиннадцать лет, значит, сейчас ему уже почти пятнадцать. После смерти отца он невольно стал главой семьи, а ответственность заставляет взрослеть.

— Ты к нам надолго? — поинтересовался он, игнорируя мою попытку поздороваться.

— Эд! — возмутилась мама.

— Странный вопрос, братишка, учитывая, сколько мы не виделись, — усмехнулся я, опустив руку и с острой тоской осознавая, что не вся семья готова кинуться мне на шею. А еще каких-нибудь четыре года назад я был его кумиром… Впрочем, четыре года — это все-таки очень много. Теперь у меня снова есть друг. И нет брата. Интересно, могу ли я называть это место своим домом? Или придется искать другое? В который раз?