– Ты посмотри, кого принесло!

Фрици обернулась и глазам своим не поверила. В углу за столом сидела Гасси Минц, старая подруга Билли, еще со времен Грэнд-Рэпидз.

– Я слыхала, ты сегодня приехала, – сказала она.

– О боже ты мой… Гасси! Ты как?

– Милая, я – как старая покерная фишка, но ты все равно не выделывайся. Ты вообще не изменилась. Садись-ка, подруга.

Фрици бросила сумку и уселась к Гасси за стол. Та налила ей колы, подтолкнула к ней стакан.

– Ну, так этот сукин сын Билли Бевинз еще жив?

Фрици рассмеялась:

– О да, по-прежнему с нами.

– Вот черт, а я-то надеялась на добрые вести. Где он? Надеюсь, в тюрьме.

– Нет. В Пенсаколе, учит курсантов.

– Да ладно? Видимо, совсем дело табак, раз взяли этого балбеса. Вы-то двое сошлись?

– Нет. Ты же знаешь Билли.

– Да, знаю. Но все же вы вместе?

Фрици кивнула:

– То так, то эдак. Ты знаешь Билли.

– Что ж, ты хоть задержалась. Ну и хватит о нем. Что думаешь о всей этой затее с девахами в воздухе? Класс, а?

– Отлично просто. Наконец-то они там доперли.

– Плохо, что в военные нас официально пока не пустят. Черт бы драл, если б пустили, мы бы с тобой япошкам да фрицам и дня б не начислили. Уж что-что, а уматерить их до смерти я бы могла.

Фрици хохотнула:

– Ты-то наверняка, но я тут слыхала, в автобусе, что того и гляди звания дадут. Ты тут на обучении?

Гасси с грустью покачала головой:

– He-а… Свидетельство-то при мне, но летать больше не могу, Фрици. Хватку потеряла.

– Вот те на.

– Ага. Бросила я выступать, протрезвела чуток – и все, больше не могла. Получила от них письмо и сказала им, что больше не летаю, но хочу на аэродром, хоть ангары подметать, хоть туалеты мыть, ну и вот, приехала… куда старше и нисколечко не умнее, но все равно тут.

– Я рада, что так, подруга, – сказала Фрици.

– Ага, я тоже. Столько лет прошло, а я все там же, с чего начинала. Подаю жратву в столовой, но зато работаю на Дядю Сэма и на девчонок, так что все неплохо.

Пойнт-Клиэр, Алабама

Обсудив с Эрлом и все равно ужасаясь, Сьюки решила, что детям сказать все-таки придется. Они имеют право знать о своих генах. Как и планировалось, начала с Ди Ди, и ничто не предвещало легкого разговора. Ди Ди была предана бабушке и своей клановой принадлежностью кичилась вовсю. Сьюки боялась, что, узнав такую новость, Ди Ди закатит бешеную истерику. А потому решила, что «Розовая чайная мисс Басби» в центре Мобила, рядом с конторой Ди Ди, подойдет лучше всего. Никто и никогда не повышал там голоса. Только на это Сьюки и надеялась.

Собравшись с духом, Сьюки позвонила Ди Ди на работу. Через два дня они устроились в уютной розовой кабинке в углу. Подали чай, и Сьюки сказала:

– Долго я тут не была. Забыла уже, какое это приятное место.

– Да, бабушка его любит.

– И понятно за что. Такие милые маленькие сэндвичи с салатом. Надо нам почаще с тобой встречаться вот так. Мне кажется, это важно, чтобы матери с дочерями были близки, верно? И кстати, я тут почитывала кое-что. Ты знаешь, что поляки, как правило, добродушны, трудолюбивы и преданны?

– Да? – отозвалась Ди Ди без всякого очевидного интереса.

– Да. Я подумала, это занятно. А ты знаешь, что Шопен и Либерачи – польского происхождения?

– Знаю.

– И вот еще какая интересная штука. Поляки не только пианисты отличные, но и аккордеонисты.

– Да, и кому до этого дело, мама?

Сьюки примолкла, а потом ответила:

– Ну… тебе, например.

Ди Ди уставилась на нее:

– Мама, к чему ты все это рассказываешь? Что-то мне беспокойно за тебя. У тебя все хорошо? Какая-то ты сегодня сама не своя.

– Забавно, что ты это сказала, Ди Ди… потому что именно об этом я с тобой хотела потолковать. Дело в том, милая, что я действительно сама не своя, – или, по крайней мере, не та своя, какой себя видела, – но хуже то, что, к сожалению, ты тоже.

– Что?

– Ох, Ди Ди, мне ужас как трудно. Поверь, я сама пережила потрясение и раздумывала, говорить ли тебе… но ты должна знать, особенно если у тебя будут дети.

– Мама, о чем ты?

– Ну… несколько месяцев назад Ленор получила письмо, и я его, естественно, прочла, думая, что это какой-нибудь счет или что-то вроде.

– И?

– Оно было из Техасского отдела здравоохранения, и я выяснила, что твоя бабушка… обещай мне, что не расстроишься.

– Хорошо, ты выяснила – что?..

– Что моя мать – твоя бабушка – не настоящая моя мать, и под «настоящей» я имею в виду, что она мне не кровная родственница, то есть я… удочеренная.

Ди Ди улыбнулась:

– Ты меня разыгрываешь. Это шутка, правда?

– Нет. У меня с собой письмо и свидетельство о рождении. Могу дать тебе прочесть, если хочешь, но только если пообещаешь, что не будешь кричать и устраивать сцен. Даешь слово?

– Хорошо, даю. Покажи.

Ди Ди приняла бумаги, прочитала, и челюсть у нее отвисла.

– О боже мой! О боже мой!

– Милая, не так громко.

– Мама, ты понимаешь, что это значит?

– Да, среди много прочего это означает, что мы не кровные родственники дяде Бейби и тете Лили. Хоть какое-то утешение.

– Нет, мама! Это означает, что если ты не Симмонз, то и я не Симмонз!

– Верно, однако если принять во внимание фактор наследования…

– Но это неправда – я всегда была Симмонз!

– Я знаю… это очень шокирует, и мне самой до сих пор с трудом верится. Но, очевидно, это правда.

– Ты сказала папе?

– Конечно.

– И что папа? Расстроился?

– Ну, удивился… но не расстроился.

Ди Ди вдруг посерела.

– Но как же я не Симмонз? Я себя чувствую Симмонз. Я всегда себя чувствовала Симмонз.

– Да, милая, я понимаю, а также знаю, как это было тебе важно, потому так не хотела тебе этого сообщать.

Ди Ди таращилась на свидетельство о рождении.

– Твое настоящее имя Джинджер Юрдабралински? Как у нашей собаки Джинджер?

– Да.

Ди Ди смотрела на Сьюки с ужасом, а голос у нее становился все громче с каждым новым откровением.