— Наверное, вот эта ведет к реке, — говорю я, показывая сначала на правую дорогу, а потом на левую, — а вот эта — прямиком к Хейвену.

— Как думаешь, какую выберут они?

— Надо решать, живо!

— Пойдем направо, — говорит Виола сначала утвердительно, а потом переспрашивает: — Направо ведь?

И тут БУМ! Мы подпрыгиваем от неожиданности. Над Фарбранчем вырастает дымный гриб: загорелся склад, где я проработал весь день.

Может быть, наша история повернется совсем иначе, если мы пойдем по левой дороге, и все плохое, что нас ждет, не случится… Может быть, в конце нее нас ждет счастье: красивый город, жители которого полюбят нас, где нет Шума, и тишины тоже нет, и много еды, и никто не умирает, никто не умирает, никто и никогда.

Может быть.

Но что-то я сомневаюсь.

Везунчиком, как вы поняли, меня не назовешь.

— Направо так направо, — говорю я.

Мы бросаемся по правой дороге, Манчи за нами. Впереди нас ночь и пыльная дорога, позади — армия и катастрофа.

Мы бежим и бежим, пока хватает сил, потом быстро идем, потом снова бежим. Звуки Фарбранча быстро тают за нашими спинами, и только топот ног нарушает тишину, да еще мой Шум и лай Манчи. Если здесь водятся ночные твари, то мы их пугаем.

Что, вопщем, хорошо.

— А дальше какой город? — спрашиваю я примерно через полчаса. — Франсиа тебе не говорила?

— Яркий свет… — задыхаясь, отвечает Виола. — Или Белый свет… — Морщится. — Или Яркий луч?

— Спасибо, ты очень помогла.

— Погоди. — Она останавливается и хватается за живот, пытаясь отдышаться. — Пить хочу.

Всплескиваю руками:

— И что? Я тоже хочу. У тебя есть?

Она поднимает голову и вскидывает брови:

— Вот черт!..

— Всегда можно попить из реки.

— Сперва надо ее отыскать.

— Пожалуй.

Я делаю глубокий вдох, и мы бежим дальше.

— Тодд, — снова останавливает меня Виола. — Я тут подумала…

— Да?

— Этот Белый луч… или как его…

— Ну?

— Если подумать… — тихо, грусно и как-то неловко говорит Виола. — Если подумать, то это мы привели армию в Фарбранч.

Я облизываю сухие пыльные губы. Мне ясно, куда она клонит.

— «Ты должен их предупредить», — произносит Виола в темноту. — Извини, но…

— Нам нельзя заходить в другие поселения, — заканчиваю я за нее.

— Похоже на то.

— Кроме Хейвена.

— Кроме Хейвена, — кивает Виола. — Он-то, надеюсь, большой, и маленькая армия им не страшна.

Вот так вот. На всякий случай, если кто не понял, теперь мы совсем одни. Сами по себе. Я, Виола, Манчи — и только ночной мрак в товарищи. Никто не поможет нам добраться до Хейвена, если он вапще есть. А учитывая, как крупно нам везет в последнее время…

Я закрываю глаза.

Меня зовут Тодд Хьюитт. Настанет полночь, и ровно через двадцать семь дней я стану мужчиной. Я сын своих родителей, пусть земля им будет пухом. Еще я сын Бена и Киллиана, пусть…

Меня зовут Тодд Хьюитт.

— Меня зовут Виола Ид, — говорит Виола.

Я открываю глаза. Она протягивает мне руку ладонью вниз:

— Это моя фамилия. Ид. И-Д.

Секунду я смотрю на нее, на ее протянутую руку, а потом крепко стискиваю в своей и отпускаю.

Пожимаю плечами, чтобы поправить рюкзак. Нащупываю за спиной нож. Бросаю взгляд на бедного, тяжело дышащего Манчи с обрубленным хвостом, и опять смотрю на Виолу.

— Виола Ид.

Она кивает.

И мы бежим дальше, в ночь.

— Разве может Хейвен быть так далеко? — спрашивает Виола. — Не вижу ни одного логического объяснения.

— А какоенибудь другое объяснение видишь?

Она хмурится. Я тоже. Мы устали и с каждой минутой устаем все сильней, и пытаемся не думать о том, что видели в Фарбранче. Мы идем и бежим уже чуть ли не полночи, а реки все не видно. Я начинаю бояться, что мы не туда свернули, но даже если так, отсюдова уже не повернешь.

— Отсюда, а не отсюдова, — бормочет Виола за моей спиной.

У меня прямо глаза на лоб лезут.

— Вот нельзя так! Во-первых, если будешь читать чужие мысли, никто тебе спасибо не скажет.

Она скрещивает руки на груди:

— А во-вторых?

— А во-вторых, как хочу, так и говорю!

— Ну да, я заметила.

Мой Шум начинает волноваться, и я делаю глубокий вдох, но тут Виола шикает на меня, ее глаза сверкают в темноте, и она смотрит куда-то в сторону.

Плеск воды.

— Река! — лает Манчи.

Мы бежим дальше, поворачиваем, сбегаем по небольшому склону, опять поворачиваем, и вот она, река, прямо перед нами, широкая, гладкая и спокойная, куда спокойней, чем в прошлый раз. Мы молча падаем на скалистый берег и пьем, а Манчи забирается прямо в воду и жадно лакает.

Виола сидит рядом со мной, и на меня снова накатывает ее тишина. Как бы ясно и четко она ни слышала сейчас мои мысли — ну, мы всетаки тут одни, никаких посторонних Шумов, — оглушительная тишина раздирает меня на части, как самое страшное горе. Хочется взять эту тишину и вжаться в нее, исчезнуть, раствориться в пустоте.

Как хорошо было бы сейчас просто исчезнуть. Как чудесно…

— Я не могу не слышать тебя, — говорит Виола, вставая и открывая сумку. — Когда мы одни и вокруг больше никого.

— А я не могу не слышать тебя, — отвечаю я. — И неважно, есть кто-то рядом или нет. А ну брысь из воды! — кричу я Манчи. — Там могут быть змеи.

Он не слушается: стоит в воде и виляет задом до тех пор, пока повязка не отваливается и не уплывает, а потом сразу выскакивает на берег и принимается лизать хвост.

— Иди сюда, я посмотрю.

Он тявкает в знак согласия, но когда я подхожу, тут же прячет хвост под себя — насколько позволяет новая длина. Я осторожно его вытаскиваю. Манчи без умолку бормочет: «Хвостик! Хвостик!»

— Представляешь? — говорю я Виоле. — На собак твой пластырь тоже действует!

Она достает из сумки два диска, продавливает их большими пальцами, и они вытягиваются в бутылки. Наполнив обе водой, она бросает одну мне.

— Спасибо, — не глядя, говорю я.

Виола вытирает свою бутылку насухо. Пока она убирает воду в сумку, мы стоим на берегу, и по ее молчанию я чувствую: она хочет что-то сказать.