— Ты к-ку-да шла? — Шевалье не заметил, что спросил женщину по-французски. Тем не менее Христина поняла его; ссутулившись, сжавшись так, словно стремилась спрятаться у него на груди, прислонилась к майору.

— К тебе.

— То есть, как это ко мне? — взял ее за плечи. Пьеру нужно было видеть глаза этой женщины. Словно за всю бессонную ночь не нагляделся на них.

— Мне сказали, что ты уехал по этой дороге. — Она смотрела на него взглядом Божьей Матери, пришедшей на землю, чтобы вобрать в себя всю печаль, накопившуюся в глазах женщин этой страждущей земли.

— Но куда ты шла? Куда?! — не понимал ее Шевалье. — Ты знала, что я нахожусь в Бершади?

Христина отчаянно помотала головой.

— Не знала. Я ничего не знала. Просто шла, чтобы увидеть тебя.

— Но ведь ты могла и не встретить меня, не найти. Сегодня полк уходит дальше, на север, к границам Польши, к Брацлаву.

— Я не ведала этого.

— Шевалье пытался увидеть слезы на ее глазах, однако слез не было. Кто знает, возможно, эта женщина не только не знала, куда она идет, но и что такое слезы.

— Тогда скажи, зачем хотела видеть меня?

Пьёнтек остановил карету в нескольких шагах от них и попросил конных драгунов изловить пасшегося неподалеку коня майора.

— Хотела видеть…

— Чтобы остаться со мной, да?

— Все, кто ласкал меня там, в постели, погибли. А ты — нет. Теперь постель сгорела. И дом сгорел. И Орест, который убивал всех поляков, потому что ненавидел их. Все сгорели, а я ушла искать тебя.

— Но ведь я тоже ехал в деревню… чтобы искать тебя. — Он обхватил ее лицо руками и, не стесняясь драгунов, подведших ему коня, долго, невинно, по-детски целовал ее в щеки, губы, глаза…

— Я ласкал тебя, а ты меня почему-то не погубила. Любая другая женщина конечно же погубила бы. Кто бы мог напророчествовать, что моя последняя любовь окажется именно такой?

Сон ее был растерзан звоном мечей, яростными криками и стонами раненых воинов. Уже проснувшись, графиня де Ляфер еще несколько минут лежала с закрытыми глазами и, прислушиваясь к звукам схватки, подсознательно верила, что это она все еще досматривает навеянный мрачными стенами замка кошмарный сон.

— Вставайте, графиня! Измена. Нас предали! — появился на пороге ее комнатки татарин Кагир. Предчувствуя неладное, вечером, после пира, Диана спрятала его в соседней комнатке, отведенной ей под будуар, как прячут тайного любовника. — Одевайтесь, схватка идет уже почти у двери.

— Я бы очень удивилась, если бы здесь обошлось без предательства, — мгновенно подхватилась графиня. Она спала не раздеваясь, предусмотрительно сменив перед сном вечернее платье на брючный костюм наездницы. — Это еще ночь? — мельком взглянула на небольшое, похожее на бойницу, окно.

— Вот-вот начнет светать.

— Все самые подлые убийства происходят ночью, Кагир. Так уж издревле повелось в этом мире.

Однако татарин уже не слушал ее. Метнувшись в соседнюю комнату, он приоткрыл дверь и, выстрелив в кого-то из нападающих, выскользнул из покоев графини. Его место у двери — такой же грубо сработанной, окованной железом, как и остальные двери в этом замке, где все было рассчитано на длительную осаду и схватки за каждую башню, каждую комнатку — тотчас же заняла Диана.

Придвинув к ней небольшой комод, трюмо и кресло, она присела за эту непрочную баррикаду, приготовив лук с десятью стрелами в колчане, два пистолета и короткую легкую шпагу. Когда дверь приоткрылась, она едва не выстрелила из пистолета в Кагира, которого в сумерках узнала только по голосу.

— Кто с тобой? — спросила она, видя, что вместе с татарином в комнату входит еще кто-то из воинов.

— Маркиз де Норвель.

— На переговоры?

— Какие, к черту, переговоры?! — возмущенно проговорил маркиз. — Только что я чуть было не погиб!

— Так вы не против нас?!

— Против нас люди графа де Моле. Эти подлые убийцы.

Кагир все еще не взял дверь на засов. Наоборот, приоткрыл ее и несколько раз позвал де Лумеля. Однако ответом была пуля, расщепившая дверную доску почти у его лица…

Еще через мгновение в комнату буквально ворвался вооруженный слуга маркиза.

— Один из ваших рыцарей, графиня, погиб! — крикнул он, сразу же налегая на дверь и хватаясь руками за засовы. — Кажется, я последний, кто сдерживал этих злодеев.

— Но кто-то же по-прежнему сражается, — возбужденно возразил де Норвель.

— Кажется, да, господин маркиз, однако сейчас враги будут здесь.

Заперев дверь на оба засова, мужчины лихорадочно забаррикадировали ее всем, что только можно было подтянуть, и настороженно прислушались.

Кто-то из слуг маркиза или воинов графини еще действительно сопротивлялся. Нападавшие ломились в одну из комнат в том конце коридора. Где-то во дворе звучали выстрелы. Однако властный голос, спросивший: «Куда они девались?», уже подводил итог затянувшейся ночной схватке и требовал разыскать тех, ради кого она была затеяна.

Несколько минут спустя разбойники сгрудились у двери покоев графини. Они угрожали, предлагали маркизу выйти, чтобы «спокойно поговорить с ним», и вновь угрожали перевешать всех на крючьях. Однако стены были достаточно мощными, а запоры надежными. Да и нападавших, похоже, оставалось человека четыре, не более.

— А вы заметили, что у них уже нет зарядов для пистолетов? — вдруг почти насмешливо огласила де Ляфер, уловив паузу в потоке угроз и увещеваний.

— Иначе они бы пытались окончательно расщепить ими дверь, — согласился маркиз.

— Тогда чего мы боимся? Что не выдержим осаду этих мерзавцев, имея три пистолета, лук и шпаги? В то время как этим злодеям придется штурмовать две двери?

— Точно, их не так уж и много, не роди их матери, — согласился слуга-чех. — Был бы здесь какой-нибудь тайный ход, — вопросительно взглянул он на маркиза.

— Но его нет, — объявил маркиз тоном, в котором обычно сообщают о смерти ближнего.

— Тогда мы в ловушке.

— Еще неизвестно, кто в ловушке: мы или они, — по-прежнему не теряла присутствия духа графиня. — В конце концов, нас тоже четверо. Кагир, где сейчас может находиться Кара-Батыр?

— Где-то неподалеку. И, возможно, не один.

— Тогда хватит засматриваться на меня, мой правоверный. Проверь окно, оно наверняка открывается.

— Точно, поддается, — сообщил татарин, повозившись с окном.

Графиня оттеснила его плечом и выглянула. Метрах в пяти, внизу, каменной серостью на фоне рассвета проявлялся небольшой уступ, за которым начинался крутой склон то ли каменистого каньона, то ли широкого рва. Справа, совсем близко, казалось, рукой можно дотянуться, чернела бойница ближайшей башни.