Синельников опять перевёл, лазутчик опять кивнул, развернулся и побежал. Бежал он вверх, к горам. Никто за ним не гнался и никто его, конечно, не встречал. Шалауров сердито вздохнул и сказал:

– Не скажет!

– Скажет! – возразил Синельников. – Коряки народ ответственный. Иметь с ними дело легко.

А капитан на это ничего не говорил. И когда они опять сели к костру, капитан почти всё время молчал, а Шалауров вначале долго и очень подробно рассказывал о том, как он впервые почуял лазутчика, и как после готовился его поймать, и какие у здешних инородцев бывают при этом военные хитрости, и какие между ними были войны вообще, и сколько ещё будет новых войн.

– Как, впрочем, – сказал он, – и у нас с ними, с теми и другими, войн будет ещё предостаточно. Так что не надо было отпускать поганца этого! Сколько они наших перерезали! И сколько ещё резать будут!

Но капитан на это снова промолчал. Зато Ефимов, помолчав, сказал задумчиво:

– На то и война, чтобы резали.

И на этом тот военный совет кончился. Шалауров и Ефимов встали и ушли к своим, а капитан лёг, зажмурился и, не глядя на огонь, ещё долго думал о коряках, о их прошлогоднем бунте, и о нынешнем, уже в этом году, новом бунте, о котором рассказывал Шиверкин. А у нас, подумал капитан, ещё и новый бунт, правда, уже чукочий: восьмерых наших убили на Колымском Устье, а девятый исчез. Говорят, что он ещё живой и что его везут на Серебряную гору, чтобы там казнить. Жалко его, конечно, но, с другой стороны, он ведь сам в этом виноват, дурак, а теперь из-за него, правильно сказал Ефимов, из-за такого одного дурака мы теперь рискуем всем войском. Дурак и есть дурак! Но, правда, тут же подумал капитан, Ефимов дурак, и Шалауров тоже дурак, если его внимательно послушать, а потом подумать, что он говорит. Да и сам он, капитан, дурак, и ещё какой, потому что… Ну и ладно, сам себя перебил капитан, ведь на кого у них в войске не глянь, да и вообще кого по жизни ни вспомни, все хоть понемногу дураки, так что, теперь никого спасать не надо? Но не по-христиански как-то это…

Ну и так далее. То есть много о чём капитан тогда успел подумать и передумать. Лежал, поглядывал на догорающий огонь, ночь была светлая, караулы были выставлены двойные и менялись вдвое чаще. И ещё: а до Серебряной горы, как сегодня сказал Илэлэк, остаётся ещё восемь дней пути, не меньше. А сколько в восьми днях часов? А минут? Капитан начал считать, сбился со счёта, разозлился и заснул.

А утром они быстро собрались, отчалили, и начались те последние восемь дней пути, за которые, надо сразу сказать, ничего особенного не произошло. Капитаново войско просто плыло и плыло себе по Малому Анюю. Берега его были пустынные, а сам он становился всё уже и уже и всё время петлял. Вода в Анюе была бурная, течение быстрое, с перекатами и водоворотами, так что теперь они уже не столько плыли на вёслах, сколько шли с бечевой вдоль берега, тащили лодки против течения. А вечером, когда они останавливались на ночлег, Илэлэк посылал своего нового шамана, Имрына, вверх на утёсы, посмотреть, далеко ли ещё до той так называемой, так пока что называл её Илэлэк, Горы-Которую-Мы-Ищем. Имрын поднимался на утёсы, смотрел, возвращался и каждый раз говорил одно и то же: что Горы-Которую-Мы-Ищем пока что не видно, потому что её закрывают другие, более высокие горы. И прибавлял со всей возможной серьёзностью:

– Потому что это ещё рано.

И уходил к себе, ложился на землю и всю ночь слушал советы предков.

А утром они все вставали, собирались и плыли дальше. Река петляла. Хорошо Атч-ытагыну, думал капитан, его люди идут прямо, им ближе. Но зато им круче, потому что горы здесь высокие, и, получается, Атч-ытагын со своими идёт вверх-вниз, а капитан со своими то вправо, то влево. То есть, как говорил Шалауров, то на то и получается, поэтому капитан и Атч-ытагын, скорей всего, придут к Серебряной горе одновременно. А так как, продолжал Шалауров, у капитана сил всё же побольше, то мы, встретив Атч-ытагына, сразу же ударим по нему, и вот тогда если даже не всё серебро Серебряной горы станет нашим, то хотя бы все Атч-ытагыновы олени. И Илэлэковы тоже, конечно! И десять яранг добычи! И дурак адъюнкт. Вот примерно о чём все тогда думали и говорили, и оттого спешили как только могли. И на седьмой день, вечером, когда они пристали к берегу и начали, как обычно, учреждать лагерь…

Илэлэк подошёл к капитану и спросил, желает ли он подняться на утёсы и поискать оттуда Гору-Которую-Мы-Ищем.

– А где твой шаман? Что он сегодня будет делать? – спросил капитан.

– Он будет беседовать с предками. И открывать твои глаза, – ответил Илэлэк.

Капитан подумал и сказал, что он согласен. И они пошли. С ними было несколько илэлэковых воинов, которые шли впереди и железными капитанскими копьями расчищали тропу, а уже за ними поднимались капитан и Илэлэк. Так они шли довольно долго и видели перед собой обыкновенные серые горы с такими же серыми, покрытыми серым снегом вершинами. Потом они остановились, Илэлэк пропел какую-то недлинную инородческую молитву, после чего велел капитану смотреть со всей возможной внимательностью. Капитан начал смотреть и смотрел довольно долго, но ничего особенного не замечал. А потом вдруг далеко впереди, за однообразными серыми горами, капитан увидел совсем другую гору – светлую и блестящую.

– Вижу! – громко сказал капитан.

Все молчали. Видение не исчезало. Что это такое, думал капитан, это он действительно видит Серебряную гору, или ему просто очень захотелось её увидеть, вот она ему и представилась? Или это самая обыкновенная гора, просто закатное солнце так осветило её белую заснеженную вершину, а может…

Много чего капитан успел тогда передумать, может, за какую-то минуту…

А после гора вдруг исчезла!

– Что это? – спросил капитан. – Где она?

– Что случилось? – спросил Илэлэк. – Или упала? Или погасла?

Капитан подумал и сказал, что он, наверное, просто перестал её видеть.

– Это не очень добрый знак, – сказал Илэлэк, – но и не очень злой. А теперь нам надо возвращаться. Пойдём.

И они, развернувшись, пошли вниз. Колдовство, сердито думал капитан, вспоминая увиденное. Вот только дыма над вершиной не было, а почему? Он остановился и спросил про дым. На что Илэлэк покачал головой и ответил, что старик загасил свою трубку. Или кто-то другой загасил.

И они пошли дальше. Насмехается, подумал капитан и больше ни о чём уже не спрашивал. Всю обратную дорогу, до самого лагеря, они прошли молча. А там их поджидал Шалауров и сразу спросил, видели они на этот раз что-нибудь или опять не видели. На что капитан без особой охоты ответил, что он толком ничего не видел, а что видел, то могло привидеться.

И на этом их беседа кончилась, потому что капитан сказал, что уже завтра они могут встретить чукчей, так что надо к этому готовиться. И стал ходить между нашими кострами и проверять оружие и зелейные припасы, и кольчуги, если у кого такие имелись. А юкагиры, а впереди их, конечно, Имрын, их новый шаман, и Илэлэк, их тойон, вышли на берег и стали плясать, но уже без битья в бубен, чтобы, как сказал Имрын, их злые люди не услышали. И плясали они долго. Потом часа, может, на два, на три, стойбище затихло, все спали, а после опять начали понемногу шевелиться, просыпаться, готовить лодки, завтракать.