спустились на Форум по довольно пологому склону. Сенека шел медленно и часто останавливался перевести дух.

– У меня слабые легкие, – словно оправдываясь, объяснил он. – С молодости страдаю от этого недуга. Но с другой стороны, именно благодаря ему я какое-то время прожил в Египте. В Александрии. О, что за город! – Тут Сенека явно испугался, что сравнение двух городов будет не в пользу Рима, и поспешил добавить: – Но об этом в другой раз. Ага, вот мы и пришли.

Короткий переход занял у нас довольно много времени. Час стоял ранний, и на Форуме было относительно тихо. Клочки утреннего тумана цеплялись за дома, словно полы прозрачных одеяний богини. Мы вышли прямо к небольшому, но высокому храму Божественного Юлия. Ведущие в храм ступени были устланы ковром из увядших цветов, интерьер украшали лавровые венки, причем цветочный ковер и венки тянулись до самой статуи Цезаря с его божественной звездой[29]. Они оставались в храме с последнего дня скорби в память об убийстве Цезаря. Между подношениями и изображениями Цезаря мерцали расставленные кругом масляные лампы. Мы с Сенекой бродили между ними.

– Храм был возведен на месте его кремации, – рассказывал Сенека. – После похоронной речи Марка Антония, которая привела толпу в неистовство.

– Божественный Юлий, – задумчиво сказал я и спросил: – Ты в это веришь?

Сенека огляделся по сторонам, убеждаясь, что нас никто не услышит.

– В то, что человек может стать богом? Или в то, что бог всю свою земную жизнь скрывался под личиной смертного? В первое еще мог бы поверить, в последнее – никогда.

Мы посторонились, чтобы две женщины смогли возложить к статуе Цезаря свежие цветы.

– С тех пор минуло почти сто лет, – говорил Сенека, – а люди все еще помнят. Думаю, это и значит – обожествиться.

Люди все прибывали, и вскоре в храме стало тесно.

– Идем, – сказал Сенека, – нас ждет следующий форум.

По пути мы прошли мимо курии, ее массивные двери были закрыты до следующей сессии сената. Затем – мимо великолепного Золотого мильного камня, от которого отсчитывались все расстояния. Потом мимо Ростры – знаменитой, украшенной носами захваченных вражеских кораблей ораторской трибуны. После Ростры обогнули одно из зданий и оказались на форуме Юлия Цезаря, который был значительно меньше первого Форума, но зато был новее и радовал глаз симметричностью построек. В дальней его части на высоком подиуме стоял храм с ослепительно-белыми колоннами. Храм Венеры Генетрикс – Венеры Прародительницы.

– Здесь Цезарь угодил в им же подстроенную ловушку, – сказал Сенека.

Прежде чем мы вошли внутрь, он присел на каменные ступени и в который раз перевел дух. Солнце к этому времени уже изрядно прогрело землю. В голубом небе висел бледный полумесяц – блеклое напоминание о минувшей ночи. Я был совсем не против остановиться и вдохнуть окружавшую нас атмосферу. Наконец Сенека с заметным усилием встал и поднялся по ступеням к входу в храм, где царил полумрак.

– Закрой глаза, – сказал Сенека, – я проведу тебя внутрь.

Я подчинился и взял его сухую, но теплую руку. Он увлек меня за собой. Едва мы вошли, я почувствовал сменившую жар солнечных лучей прохладу.

– А теперь открывай.

В первый момент я вообще ничего не увидел, а потом из темноты на меня словно бы выплыла позолоченная статуя. Она была больше нормальных человеческих размеров, но поза ее была естественной, а черты лица и вовсе как у живой. И жемчуга в ушах казались настоящими.

– Узри Клеопатру! – с пафосом сказал Сенека и добавил: – Да, это она! Он воздвиг ее здесь как Венеру. Воздвиг в храме, посвященном его рожденным от богов предкам. Это был настоящий вызов – Цезарь перегнул палку, презрел общественное мнение, и с тех пор все стало только хуже.

Я не отрываясь смотрел на статую. Она и правда была такой? А ее сын Александр Гелиос годами приходил сюда, чтобы на нее посмотреть?

– Почему она все еще здесь? – спросил я, ведь Клеопатра была официально объявлена врагом Рима.

– Время прошло, живых свидетелей не осталось, так что никто не может доказать, что это и есть Клеопатра. Утратилось и всякое желание убрать статую из храма. Август был слишком хорошим политиком, чтобы раздувать ненужные споры.

Сумрачный прохладный храм мог вместить всего нескольких человек, так что я без всякого сожаления покинул его и снова насладился весенним теплом. Мы с Сенекой не торопясь прошли на форум Августа, который соседствовал с форумом Цезаря, прямо как в жизни – внучатый племянник приник к своему дяде.

Этот впечатлял своими размерами. Стоявший на его территории храм Марса Ультора, Марса Мстителя, радовал глаз колоннадами из цветного мрамора по обе его стороны, с кариатидами в афинском стиле и резными щитами. Сам храм стоял на высокой платформе, а фронтон был украшен изображениями богов. Здесь, в отличие от храма Цезаря, было полно людей, причем большинство были молодые – все в тогах совершеннолетних и с подношениями в руках.

– Я привел тебя сюда показать, что происходит с мальчиком, когда он получает тогу мужественности. Спустя два дня после траура по Цезарю проводится церемония совершеннолетия. Римские мальчики из благородных семей приходят в этот храм, чтобы посвятить себя Марсу. Затем семья празднует это событие.

Я смотрел на одухотворенные лица юношей, поднимавшихся по ступеням храма в новых тогах.

– Теперь они полноправные граждане Рима, – пояснил Сенека. – Взрослые мужчины в глазах закона.

Мы поднялись по ступеням и вошли в храм. Повсюду ходили юноши в белых тогах. В дальнем конце я ожидаемо увидел статую Марса в полном боевом облачении. По правую руку от него стояла статуя Венеры, по левую – статуя Юлия Цезаря, а вокруг высились римские знамена, добытые из рук противника, и короны со скипетрами с посвященных Марсу триумфов.

– Да, это самое настоящее святилище войны, – сказал Сенека.

– И когда спустя века люди оглянутся на Рим, это они увидят? – спросил я. – Римляне равно война?

– Если коротко, похоже, это наша главная характерная черта.

– Меня война не привлекает, ничего во мне не будит и ничем не откликается. Думаю, она и тебя не вдохновляет. Ты ведь никогда не служил в армии?

– Мои легкие…

– Тебя спасли, – закончил я за него, хотя это и было несколько грубо. – Что спасет меня?

Сенека заметно смутился, и я понял – у него нет ответа. Вернее, нет заранее заготовленного ответа.

– Как по мне, нет ничего скучнее, чем миля за милей идти маршем в полной экипировке, а потом еще и разбивать лагерь, – признал я.

– Это тебе не грозит, – рассмеялся Сенека. – Если что,