рассказать про немцев, про их подводные лодки, про все, что ей стало известно за время вынужденного путешествия от берегов Норвегии к советским полярным берегам. И ее никто не слышал.

Мэрит схватила себя за ворот ночной больничной рубахи, пропахшей карболкой, и уставилась в потолок. Она смотрела и не видела ни потолка, ни лампочки под жестяным абажуром. Она видела Буторина и не видела его одновременно. Она ощущала его, ощущала беду, которая рядом с ним, она ощущала смертельное дыхание, которое касалось его лица.

– Любимый, я с тобой, – шептала Мэрит по-норвежски, она повторяла эти слова по-русски, лишь бы они дошли до Виктора, до его сознания, до его сердца. – Я с тобой, я не отдам тебя никому, я не отдам тебя даже смерти. Если суждено, то я умру вместе с тобой, но не сейчас! Нет, не сейчас!

Она ничего не могла поделать, находясь так далеко от него, она не могла сорваться с кровати и побежать. Она бы побежала, несмотря на свою рану в ноге, если бы это помогло, спасло Виктора, но она могла только думать, любить! И она думала, она всем своим естеством вдруг ощутила себя птицей, которая ринулась на берега холодного моря к любимому. Она распростерла крылья и парила. Она увидела его среди камней своим внутренним взором и опустилась к нему. Виктор лежал на спине, и рядом была смерть. Непонятно какая, непонятно как выглядевшая. Но эта фигура была смертью, и она хотела забрать его. И Мэрит опустилась на Виктора и накрыла его своими крыльями, она дышала с ним вместе, ее сердце билось вместе с его сердцем, ее сердце помогало биться его ослабшему сердцу, дышать его легким. И Мэрит шептала:

– Живи, любимый, только живи. Ради меня, ради нашей любви, вопреки всему, вопреки смерти!

Мэрит чувствовала, что слабеет, что ее глаза закрываются, она не испугалась, она просто подумала, что если умрет сейчас сама, то он все равно останется жить, потому что она готова все за это отдать, даже свою жизнь. Она вместо леденящего холода вдруг почувствовала тепло. Это было живое тепло. Нет, не там, а здесь, внутри себя.

– У меня будет ребенок, – шепнула она, – твой ребенок. Продолжение тебя, любимый.

Когда санитарка привела дежурного врача и когда заспанная врач в едва накинутом белом халате поднесла к носу девушки ватку с нашатырным спиртом, та встрепенулась. Она открыла глаза и обвела взглядом всех присутствующих и улыбнулась.

– Господи, напугала-то как! – тихо сказала строгая врач и поправила большие круглые очки. – Ты чего кричишь? Приснилось чего? Ты же в обмороке была. Ну-ка я тебе давление измерю.

– Давление хорошее, – прошептала Мэрит слабым голосом и снова улыбнулась. – И пульс нормальный. Теперь все хорошо. Я есть хочу.

– Кризис, что ли, миновал? – покачала врач головой. – Ну, значит, на поправку пойдешь, девонька. Чудеса, да и только! Как все-таки мы мало знаем о человеческом организме. Казалось бы, веками изучаем, анализируем, а он вон какие фортели выкидывает. И ломай тут голову. Значит, так, глюкозку мы тебе поколем еще. Спать больше, есть больше и улыбаться больше! А сейчас… Нюша, а приготовь-ка ей куриного бульону!

Санитарка, школьница Нюша, с готовностью закивала и поспешила в санитарскую, где имелась плитка со спиралью накаливания и кастрюлька.

Шелестов поднялся во весь рост. Три магазина для автомата, которые он забрал у убитого немца, опустели. Два последних десантника не добежали до скалы и были убиты. А потом раздался взрыв внизу в бухте. Максима снесло так, как будто это был взрыв всего в пяти шагах от него. На самом деле он просто так устал, что его не держали ноги. Но он стоял и смотрел, как горит подводная лодка. Белецкий успел. Горящее дизельное топливо растекалось по бухте и горело сплошным ковром, а еще пламя выбивалось из люков подводной лодки. Оттуда выбежали несколько человек в горящей одежде и стали прыгать в воду.

Бросив автомат с пустым магазином и вытаскивая на ходу пистолет, Максим, пробираясь между камнями, пошел вниз. Он видел трупы немцев, он увидел лежавшего среди скал Буторина и пулемет рядом с ним, а неподалеку лежавшего ничком Игнатова. «Не зря, все не зря!» – с ненавистью думал Шелестов, спускаясь вниз. Уже на берегу ему встретился немецкий раненый моряк. Он поднимался, сжимая автомат. Шелестов выстрелил в него дважды, перешагнул через тело и пошел дальше.

Немецкий капитан с рассеченным осколком лицом лежал на животе и пытался отползти от берега. Шелестов подошел к нему и надавил коленом на его спину. Задрав его крутку, он вытянул у немца брючной ремень, заломил ему за спину руки и принялся связывать. Немец кряхтел, возился и, отплевываясь, ругался по-немецки. Тяжело дыша, Шелестов вошел в пещеру. Да, Белецкий забрал два ящика с патронными лентами от пулемета. Но еще одна лента осталась заряженной. Видимо, как раз та, которую расстреливала в сторону немецкой подлодки Мэрит.

Шелестов повернул ствол на турели, навел крупнокалиберный пулемет на бухту и дал короткую очередь. По воде запрыгали фонтанчики. Прицелившись, Максим начал расстреливать барахтавшихся в воде немецких моряков. Он стрелял, пока не закончилась лента, а на воде остались плавать неподвижные тела в спасательных пробковых жилетах. Оставив оружие, он вышел из пещеры.

А потом раздался взрыв. Такой сильный, что в небо поднялся фонтан морской воды и с шелестом обрушился на развороченную носовую часть субмарины. Бухту затянуло сизым смрадным дымом, а к берегу хлынула поднятая взрывом волна. Максим сидел у входа в пещеру и смотрел, как горит немецкая подводная лодка, опустившая на дно носовую часть. Ее корма задралась над водой, и стали видны винты и рули. Шелестов сидел и смотрел на поверженного морского монстра. В начале операции казалось, что это невозможно вот так на суше отыскать лодку и уничтожить ее, нарушив текущие планы гитлеровского военно-морского флота. Но группа верила, что получится, и работала. Сколько исхожено и изъезжено побережья, сколько осмотрено удобных бухт и заливов.

И ведь не случайность, что группа оказалась в эпицентре событий. Закономерно, просто удалось понять логику событий и действий немцев. Повезло, конечно, тоже, но, как говорят разведчики: везение – закономерный продукт опыта, мастерства и ума. «Мы оказались умнее, – невесело усмехнулся Шелестов. – Только цену пришлось заплатить за все слишком высокую. Группа фактически погибла. Я остался один. Один среди огня, множества трупов врагов и своих товарищей. Хорошо, что информация отправлена в центр, хорошо, что Белецкий попросил рыбаков из своего поселка отправиться в соседний поселок, где есть радиостанция, и отправить радиограмму. Все сделано, все предусмотрено, а главное, бой выигран и вражеская лодка не ушла». Шелестов посмотрел на ворочающегося на камнях немецкого капитана с окровавленным лицом. Осталась самая малость – доставить ценного пленного в НКВД.

Буторин ощутил дуновение ветра на своем лице. Пахнуло каким-то смрадом, а потом снова морской ветерок стал ласкать его лицо. Он не чувствовал боли. Нет, ничего не болело или он просто не чувствовал своего тела. «Умер я, что ли» – подумал он лениво. Не хотелось открывать глаза, хотелось наслаждаться вот этой легкостью. Он как будто летел. И слышал легкий шелест крыльев, которые его несли. Лететь приятно, приятно дышать. Мэрит! Он вдруг подумал о девушке, и крылья сразу опустили его на землю. Мягко и плавно положили на камни. Положили очень неудобно. И свежий морской воздух сменился опять вонью горящего дизельного топлива, горящей резины и еще чего-то. Болела голова, болело все тело, особенно ребра и поясница от врезавшихся в нее острых краев камней.

Виктор открыл глаза, как будто разлепил их, борясь с клейкой субстанцией. Он увидел небо, хмурое и неприятное, и поразился, как ведь приятно было лететь по этому небу, но неприятно смотреть на него. Нет, дело не в небе, а в тошноте. Он пошевелился и повернулся на бок. Нога задела пулемет, и тот с металлическими звуками покатился по камням. И сразу вспомнилось все: бой, стрельба и немцы, а потом взрыв гранаты, и он провалился куда-то. А потом летел, а потом вспомнил Мэрит и вернулся. «Эх, девочка, не ты ли меня к жизни вернула своей любовью?» – подумал он с нежностью.