— Кажется, кнопочка регулярно ее получала, — напомнил Федька, — Не далее как сегодня утром.

— Федь, вот как не стыдно? — возмутилась Вика, — Знаешь прекрасно, что не могу я так. В одностороннем порядке. Знаешь и каждый раз одно и то же. Проснуться не успела, а ты уже где-то внизу, под одеялом шуршишь.

Федька расплылся в широченной улыбке. Да, как только Вика немного поправилась, будить он ее стал весьма приятными способами. И это было до чертиков кайфово. Она всегда ругалась, краснела, смущалась, рычала на него, даже порой крыла матом, за самоуправство, но богатырь не сдавался — доводил свою кнопку до оргазма, ласково, нежно, и каждый раз слушал ее рваное дыхание и протяжные стоны, словно музыку. Сам распалялся, но терпел. Не понимал, как ему это удавалось, но умел сдержаться.

И каждый раз кнопка выговаривала ему, обещала кары вселенского масштаба, но он только ласково улыбался в ответ. Укладывал ее поверх своего тела, фиксировал руками, чтобы не ерзала и мысленно перебирал какой-нибудь движок особо конфликтный.

От воспоминаний Федьку отвлекли ласковые юркие пальчики.

— Допрыгался ты, господин Лешинский, — выдохнула Виктория Яковлевна.

— Прям сразу и г-г-господин? — хмыкнул Федька, поглаживая чуть отросшие волосы на голове своей Колючки.

— Федька, я честно предупреждаю, — не обратила внимания на его слова Вика, — Начинаю мстить. А ты держись крепче за штаны.

— Вик, дай хоть в душ сбегаю, — попросил Федька, наблюдая, как Колючка стащила с него джинсы, носки, использованный кусок латекса и уселась сверху.

— Так я тебя и отпустила, — хмыкнула девушка, — Лежи не дрыгайся.

— Дышать-то можно? — с сомнением спросил Федька.

— Не знаю, если получится, — расплылась в широкой улыбке Виктория Яковлевна и, опустив голову принялась целовать своего богатыря от самой макушки, до пят, вернее, от ушей и спускаясь ниже, задерживаясь на груди, на накаченном прессе, и особое внимание уделяя самой интересующей ее в это мгновение части тела.

Дышать у Федька выходило плохо. Из-под прикрытых век он наблюдал за любимой, чьи юркие пальчики сейчас хозяйничали, доводили до безумия его тело. Богатырь задохнулся и вцепился руками в и без того смятую простынь, когда увидел, как Колючка улыбается и склоняет к нему голову, как сначала несмело касается его кончиком языка. Чуть осмелев, проводит губами по подрагивающей плоти. Слизывает проступившие капли. И вновь улыбается, сверкая озорным и соблазнительным взглядом. Он стонет и материться, обещая отомстить. Но Вика не поддается, а только двигает рукой, обхватывая возбужденную плоть, и уже настойчивее целует, смыкает губы и вздрагивает от громкого стона, который не смог сдержать ее богатырь.

— Виикааа! — рычит Федька, но в ответ получает еще более откровенное касание языка, губ, ладоней.

Он забывает, что нужно дышать. Забывает, что нужно фильтровать речь и плюется матами. Он вообще обо всем забывает, только дышит хрипло, рвано и не сводит взгляда с ее шоколадных глаз и нежных губ. Он не смог больше терпеть, понимал, еще одно движение влажного языка, манящего рта и он кончит прямо в нее.

— Виикааа! — рычит богатырь, и пытается схватить, отодвинуть от себя Кнопку, чтобы не испачкать. Но она только крепче вцепилась в него, шлепнув свободной ладонью по его рукам, отодвигая их от себя.

И он улетел, взорвался тысячью нескончаемых микровспышек, разлетелся на мелкие осколки. И не собрать, как ни старайся. И сил нет, даже чтобы перетащить Колючку к себе ближе. И отнести ее в душ. Вымыть. Стереть все свои следы с нее, с ее рта, с ее рук. Но он не мог. Он просто лежал, глядя в шоколадные, подернутые дымкой страсти глаза.

Федька думал, что не сможет двигаться еще лет сто. Ошибся. Как же сильно он ошибся… Кнопка подползла чуть выше. Глядя на него шальными шоколадными глазами, склонилась к самому уху и зашептала.

— Ты такой сладкий, мой синеглазый мальчик, — Вика шептала жарко, касаясь уха нежными губами, терлась носом о его висок, а руками… руками вновь начала двигать. Вернее рукой.

Она шептала о том, что он по вкусу напоминает ей ириски. Ее любимые. О том, как сильно любит его. Его руки, его глаза, его голос, даже кудряшки на голове, на груди, и там, особенно там. И все-таки они медные, а он и вправду большой, как она и думала. В первый раз толком не рассмотрела, а потом и не до этого было. Зато теперь, изучила, потрогала, погладила со всех сторон.

Федька вновь стонал и дрожал под ее хрупким телом. Хотел дотянуться рукой до тумбочки, достать презерватив. Не пустила. Не позволила. Только выпрямилась, сидя верхом на его бедрах. Приподнялась, цепляясь руками за его горячие ладони, переплетая пальцы, впиваясь в его кожу ногтями и опустилась, медленно скользя по его уже вновь напряженному телу.

— Вика, отшлепаю! — прорычал Федька, но сдался ее напору, ее страсти, отклику ее тела, и только приподнялся, подстраиваясь под ее движения, направляя, помогая, уводя за собой.

— Я сильная, Феденька, — шептала Вика вперемешку со стонами, — Если забеременею, я справлюсь. И плевать на всех Пилюлькиных. Я просто хочу, Федь. Сильно хочу. И ты хочешь, я же знаю. Вижу. Хочешь же?

И Федька застыл, замер на долю секунды. В ее глаза посмотрел, кивнул судорожно.

— Хочу, Кнопочка, — выдохнул он, — От тебя ребенка хочу. Чтобы на тебя…. Как ты… Кнопка такая же чтобы….

Договорить не получилось, да и думать, мыслить, осознавать…

«Слабый он все-таки мужик, — проскочила мысль в затуманенной страстью рыжеволосой голове, — слабый во всем, что связано с его кнопкой».

И Федька, прижимаясь ртом к влажной разгоряченной нежной коже на шее, на плечах, на груди, наблюдал сквозь затуманенный взгляд, через тучу черных точек перед глазами, за своей Колючкой, за ее завораживающей томной улыбкой, за тем, как трепещут ее ресницы, как горят огнем карие глаза, в которых плещется расплавленный темный шоколад. Как она выдыхает томно «Феденька!» и обессиленно падает в его руки, а он, дернувшись еще раз, отправляется следом в ее мир, в мир, где есть место лишь для них двоих. Туда, где есть тихий шепот «Люблю» и ласковые, неспешные касания рук, спокойное уже теперь дыхание и крепкие, такие что и не разжать никогда, объятия.

Значительно позже, когда за окном уже совсем стемнело. Спальня. Огромных размеров кровать и двое: парень — рыжеволосый богатырь и девушка — Кнопка с карими глазами.

— Федь, а что ты думаешь по поводу стриптиза? — лениво произнесла Виктория Яковлевна, водя раскрытыми ладонями по спине своего богатыря.

— Жадные до бабла девки развязно пляшут и скидывают с себя клочки шмоток, — пробормотал Федор, не испытывая особого желания куда-то ехать. А ведь их ждут в клубе. Игнат уже пару раз звонил на Викин телефон, который кнопка забыла отключить.

— А о мужском стриптизе? — не унималась Вика.