Нечаев дважды приходил в себя, но оба просветления сознания были слишком короткими. Хьюго слышал, как Вадим стонал, пытаясь пошевелиться, и вновь проваливался в небытие, лишь робкие синусоиды на датчиках систем жизнеобеспечения свидетельствовали о том, что он жив.

Хьюго отчетливо понимал, что командиру нужна срочная и квалифицированная медицинская помощь, но тут разум андроида вставал перед дилеммой: он при всем желании не мог ускорить процесс аварийной посадки без нанесения еще большего вреда тяжело раненному Вадиму.

В рубке штурмовика царил вакуум. Это не мешало андроиду, но множественные повреждения бортовых систем осложняли вход в атмосферу. Работали только маневровые двигатели, не было никакой возможности осуществить полноценное торможение. О посадке в заранее запланированном месте речи не шло, — Хьюго смог найти лишь один приемлемый вариант маневра: сжечь остатки топлива на корректировку угла входа в атмосферу. Он рассчитывал совершить как минимум один виток вокруг Кьюига, удерживаясь в разреженных слоях воздушной среды планеты, которые затормозят полет, нанеся при этом минимальный урон обшивке штурмовика.

Далее челнок, который по своей конструктивной сути являлся гибридом самолета и космического корабля, погасив орбитальную скорость, мог планировать на крыльях, превращая стремительное падение в некое подобие аварийной посадки при выключенных двигателях.

* * *

Это был тот самый миг, когда Нечаев пришел в себя, сумев удержать сознание на зыбкой грани небытия.

От боли, которая охватывала половину тела, он не мог ни пошевелиться, ни заговорить, — просто полулежал в кресле, удерживаемый страховочными ремнями, и смотрел сквозь забрызганное кровью забрало собственного шлема на изуродованную, неузнаваемую обстановку рубки управления.

За четырнадцать дней им была прожита целая жизнь, и вот, похоже, она заканчивалась. Простреленный во многих местах триплекс кабины, выбитые осколками приборы, оплавленные жгуты проводки, вывороченные из-за разбитых панелей, глухая, ватная тишина в коммуникаторе гермошлема и несколько злобных красных огней на уцелевших секциях пульта явно говорили в пользу того, что пилоту не выжить, не посадить грузопассажирский челнок, наспех переоборудованный под боевую машину. Корабль уже вошел в фиолетово-черное пространство стратосферы и снижался по пологой дуге. Неуправляемый, изрешеченный снарядами, с выведенным из строя бортовым компьютером и поврежденными цепями ручного управления, он мог совершить лишь один маневр — ускоряясь по воле тяготения планеты, раскалиться в плотных слоях атмосферы и рухнуть на поверхность горячим, ослепительным болидом…

Вадим не видел своего напарника, но ощущал, что Хьюго тут, рядом.

Нечаев знал, что андроид будет бороться за целостность корабля до последних секунд, но сама возможность посадки, а не падения казалась Нечаеву чем-то невероятным, впрочем, он не испытывал страха, разум уже оцепенел, так же как парализованное болью тело.

Снаряды, прошившие рубку управления, прошли верхом, пощадив экраны нижнего обзора, которые ровной полосой тянулись на стыке пола и лобовой стены рубки, и из своего бессильного положения Нечаев все же мог наблюдать часть транслирующегося с внешних видеодатчиков изображения.

Они летели над Кьюигом.

Планета была очень близка, ее шар разросся до таких размеров, что не умещался в поле зрения видеокамер. Вибрация корпуса челнока и тонкий свист в микрофонах скафандра говорили о том, что °ни уже находятся в пределах атмосферы.

Вадим, полубессознательно глядевший в экраны нижнего обзора, видел, как приближается, растет горный массив, он даже попытался узнать это место, вытащив из памяти какие-то географические подробности, но тщетно, — Кьюиг был заселен, дай бог, на треть своих территорий, и на планете оставалось множество мест, где вообще не ступала нога человека.

В следующий момент подбитый штурмовик, роняя хлопья окалины с перегретой обшивки, уже скользил над вершинами гор.

Трудно сказать, как удавалось андроиду поддерживать режим планирования без участия турбин, но корабль не падал, а снижался, постепенно теряя высоту.

Вадим по-прежнему не мог пошевелиться. Он лежал, словно кукла, и лишь глаза продолжали жить на его мертвенно-бледном, забрызганном уже засохшей кровью лице.

На экранах нижнего обзора промелькнули покрытые снегом и льдом горные вершины, за которыми потянулись ровные пространства каменистых плато…

Здесь никогда не было людей…

Вадим смотрел вниз, с трудом балансируя на грани небытия, и потому не мог поручиться перед самим собой — видит он реальность, или его сознание уже соткало бредовые предсмертные картины эфемерных вероятностей?

На одном из горных плато, словно жуки, закованные в темные, тускло поблескивающие панцири, стояли ровные ряды посадочных модулей. Мимикрирующие маскировочные сети скрадывали их контуры, делая картину еще более призрачной, приближенной скорее к бреду, чем к действительности.

Между спускаемыми аппаратами и расположенными неподалеку временными куполообразными укрытиями сновали люди, но они казались букашками на фоне двух исполинских фигур, которые с высоты казались какой-то невероятной формой жизни: огромные яйцеобразные корпуса машин более походили по своей форме на уродливые головы, к которым были прилеплены исполинские лапы с выгнутым в обратную сторону коленным сочленением. Эти бредовые механизмы отдаленно напоминали исполинскую серв-машину, доставленную на Кьюиг прорвавшимся с Дабога транспортом «Игла»…

Спустя мгновенье Вадим понял — это и есть серв-машины.

Появление подбитого штурмовика над позициями тайно высадившегося десанта не могло пройти незамеченным. Два шагающих исполина внезапно развернули свои чудовищные торсы, одновременно приподнимая их вверх относительно опорной платформы, и спаренные зенитные орудия, установленные на загривках механических чудовищ, вдруг зашлись злобной лающей скороговоркой, посылая вслед падающему штурмовику длинные очереди снарядов.

Что-то глухо ударило в днище покалеченной машины, и штурмовик, прекратив планирование, начал резко заваливаться вправо.

Это было последнее осознанное воспоминание Вадима Нечаева.

Изрешеченный снарядами шаттл еще какое-то время падал, двигаясь параллельно понижающимся горным склонам, потом каким-то чудом объятая огнем машина приподняла нос, и этот маневр позволил кренящемуся на одно крыло штурмовику протянуть еще километров двадцать, двигаясь над сплошным морем древесных зарослей. Но ничто не может продолжаться вечно, и в конце концов днище многострадального корабля чиркнуло по кронам деревьев, и он рухнул, рассекая непроходимые заросли Кьюиганской сельвы, будто огромный пылающий плуг…

За сотню километров от места его падения боевая шагающая серв-машина с бортовым номером восемнадцать плавно опустила свой обтекаемый яйцеобразный корпус.

Вывод бортового компьютера после анализа поступивших данных был категоричен: штурмовик противника уничтожен. Место его падения было автоматически занесено в базы данных и помечено на карте алой точкой в глубине заросшего непроходимым лесом пространства, которое люди именовали сельвой.