— Гена, я все понял, так что ты не беспокойся, — ответил он.

Мы сделали еще один бросок и оказались около берез, которые росли на берегу. Сначала я бросил гранату, всплыла оглушенная рыба, мы ее собрали и сложили в вещевой мешок. Затем Саша бросил свою гранату, мы собрали всю рыбу и пошли к себе на батарею.

— Главное, слушай мою команду, — напомнил я еще раз.

Время летит быстро, и когда мы возвращались, уже начало смеркаться.

Я крикнул Саше:

— Бегом! Напрямик к батарее, — а затем: — Саша падай!!

Немцы — сволочи, как будто нас поджидали. Первые мины легли в 20–30 метрах от нас, если бы мы остались лежать, то следующим залпом они нас накрыли бы наверняка, и я снова крикнул:

— Саша! Бегом вперед!

Чувствую «клокотание» подлетающих мин, и как закричу:

— Падай! Падай!!

А он все бежит и бежит… Если бы он упал на 2–3 секунды раньше, не было бы такой трагедии… Когда я позвал его: «Саша, ты жив?» — он ничего не ответил. Я подполз к нему и увидел, что из области сердца бил небольшой фонтан крови… Саша Бойко был убит…

Я бросил вещмешки и что есть мочи бросился бежать на батарею. Командир батареи выделил двух человек, и мы принесли тело Саши Бойко. Было уже темно. Буквально в 30 метрах от нашей батареи мы вырыли могилу и похоронили его, а на следующий день сделали табличку с фамилией. Из штаба послали «похоронку». Вот так нелепо гибли хорошие ребята…

Еще несколько дней мы занимали эти позиции и вели одиночный и залповый огонь по фашистским позициям. В один из дней немцы нанесли удар из тяжелых минометов прямо по нашему миномету, снаряд ударил в дерево, и взрывной волной меня откинуло на стоящие поблизости ящики с минами. Видимо, ударился головой или всем туловищем, но в какой-то момент я потерял сознание. Очнулся я уже на нарах в блиндаже, когда прибыл фельдшер из штаба дивизиона, он сказал, что у меня контузия II степени, дал справку и сказал, что придется полечиться два-три дня (если позволит обстановка). У меня сильно болела голова, тошнота, рвота и т. д. Я кое-как пришел в себя и встал обратно, на свое место у миномета. Я был наводчиком 120-мм миномета, от наводчика зависела точность поражения целей противника.

Наши войска постепенно продвигались к центру Сталинграда, да и фашисты теряли свое превосходство. Когда наш дивизион занял свои первые позиции, немецкая армада в количестве 50 самолетов пролетела над нами, они хотели разбить электростанцию в Бекетовке. Это было последнее преимущество в авиации у немцев. Далее наша авиация имела полное превосходство в воздухе. Так постепенно сжималось кольцо окружения немецко-фашистской группы Паулюса.

Нас одели во все новое обмундирование и дали прекрасное оружие, но вот с питанием личного состава было очень и очень трудно. Приходилось к каждому пекарю приставлять автоматчика, так как вся мука была под строжайшим контролем, хлеба доставалось по 200–250 граммов на человека — для военного это было мало, а полевая кухня приезжала крайне редко. Дошло до того, что собирались от каждого расчета ребята и с топорами дежурили недалеко от дороги и ждали, когда повезут раненых на повозках. Немцы бомбили повозки с ранеными, и если ранили или убивали лошадь, а боец оставался жив, то мы его перетаскивали на другие сани. Лошадь оттаскивали в овраг, так как приходилось соблюдать маскировку, там мы ее разделывали на куски. Разводили небольшой костер и варили, а потом уносили мясо на батарею, но совершенно не было соли и приходилось довольствоваться хотя бы этим. Было трудно и с гигиеной — в баню мы попадали 1–2 раза в месяц, а иногда и реже. Но при всем при этом воевали мы хорошо, и командование нас хвалило.

В один из дней с нами связался командир батареи и прямо пофамильно назвал: «Старикова и Щербакова — ко мне с обедом». Мы с красноармейцем Щербаковым быстро собрали обед: ведро с супом, котелок с кашей и хлебом и быстро пошли на передовую. Как только мы вышли из оврага, перед нами открылось чистое поле длиной метров сто, а дальше начиналась траншея, которая постепенно углублялась и уходила на передовую и уже там соединялась с блиндажами, брустверами для стрельбы. Толкая ведро с супом впереди себя, мы медленно по-пластунски подбирались к траншее. Затем траншея стала глубже, мы пошли быстрее и увидели командира батареи и передали ему обед. В этот момент к нам подбежал боец, на нем был надет грязный белый халат, он дал нам с Щербаковым полмешка гранат лимонок Ф-1 и сказал: «Как немцы подойдут поближе — бросайте гранаты». Мы с Щербаковым разместились недалеко друг от друга, на изгибе траншеи. Я выглянул, чтобы посмотреть где немцы — оказалось, что впереди прямо на нас идут два танка, а за ними человек 80–90 немецких солдат. Я сразу начал бросать гранаты одну за другой, смотрю, прямо на бруствер наши бойцы устанавливают две противотанковые пушки и противотанковые ружья. Один танк сразу подбили, а другой, отстреливаясь, стал отходить. Я постоянно продолжал бросать гранаты «лимонки», вдруг вижу, одна граната с деревянной ручкой, взорвалась прямо на изгибе траншеи… Немецкая пехота отступила, а я позвал Щербакова:

— Щербаков, у тебя все в порядке?

Однако услышал только стон, я подошел к нему и увидел, что он серьезно ранен. Я вылил у него полваленка крови и доложил командиру о случившемся. Командир выделил мне нашего связиста и сказал:

— Тащите Щербакова к нашему оврагу, а я вызову санитарную повозку. Когда мы подтащили Щербакова к исходу оврага, там уже стояла санитарная повозка. Мы попрощались, больше я о его судьбе ничего не узнал…

Командир батареи выделил группу, с расчетом выбрать новые позиции ближе к центру Сталинграда. Следующей ночью мы перебазировались на новые позиции. В первую очередь отрыли окопы для минометов, а затем стали оборудовать блиндажи для личного состава. Тягачи привезли новые мины в ящиках по 32 кг. Мы, минометчики, да и другие, в частности, артиллеристы, не давали покоя фашистам, подавляя огневые точки, наблюдательные пункты, технику, живую силу. Мы на этих позициях находились несколько суток и днем и ночью вели одиночный и залповый огонь по немцам. Мы израсходовали несколько сотен мин на уничтожение немецких войск.

Через несколько суток мы вновь сменили позиции и почти вплотную подошли к реке Царица. Уж и не знаю, кто это выдумал: «кочующие минометы»? Если бы это были 82-мм минометы, то это оправдывало бы цель, но для 120-мм минометов, у которых только один ствол весит около 100 кг, а плюс еще опорная плита, это было не очень-то целесообразно! Но мы эту задачу выполнили, хотя риск был очень большой, так как мы все могли бы быть накрыты одним налетом артиллерии и уничтожены. Однако с большим риском мы ночью внезапно меняли позицию и, практически не видя на другой стороне реки Царица немецкие войска, вели внезапный огонь по фашистам. Пока они приготавливались к бою, мы уже перекочевывали на другую позицию. О «кочующем миномете» была статья в армейской газете, а нас представили к правительственным наградам. Впоследствии я получил орден Красной Звезды.

Затем мы участвовали в артподготовке и совместно с другими частями совершили небольшое наступление, в результате которого заняли оборудованные немцами позиции на противоположном берегу реки Царица. Это была уже территория Сталинграда, совсем недалеко от нас находился «знаменитый универмаг», в подвале которого расположился штаб фельдмаршала Паулюса.