19 ноября 1942 года мы пошли в контрнаступление, и мне запомнилось, что буквально вся степь горела, потому что за лето там вырос бурьян в человеческий рост и во время артподготовки он загорелся.

Мы двинулись вперед, сопровождая танки нашего корпуса, но работы у нас не было, потому что из-за нелетной погоды авиация не летала. А вокруг столько разгромленной техники, убитых лошадей, и именно там я впервые близко увидел немца. В одном месте прямо у обочины дороги, широко раскинув руки и ноги, на спине лежал убитый немецкий солдат. Шинель на нем тлела, а его раскрытые глаза смотрели в хмурое Сталинградское небо… И вы не поверите, но у меня к нему появилось такое чувство жалости: чего же тебе дома не сиделось, лежишь теперь на нашей мерзлой земле… А ведь у тебя дома родители, может быть, жена, дети…

За нами ехал батальон связи и вдруг по нему из этого бурьяна кто-то начал стрелять из автомата. Оказалось, раненный в ногу немецкий офицер, но его тут же успокоили… А впереди нас прямо на крыле полуторки ехал какой-то лейтенант. Вдруг раздался разрыв снаряда и ему у меня на глазах, словно бритвой отрезало кисть руки, которой он держался за поручень…

Помню, остановились у хутора Перелазовский, заправляемся трофейным бензином, и вдруг из тумана вынырнул и поперек села очень низко пролетел немецкий самолет и сбросил три бомбы. На одной из наших машин загорелись снаряды, но сержант из моего взвода, мой ровесник, уроженец Архангельской области Юшманов Иван Никитович, не растерялся, бросился в машину и вышвырнул из нее горевший ящик.

За успешные действия в контрнаступлении под Сталинградом 26-й танковый корпус переименовали в 1-й гвардейский Донской ТК, а наш 226-й армейский полк ПВО переименовали в 80-й гвардейский зенитно-артиллерийский полк.

Под Сталинградом мы сбили несколько самолетов, главным образом «Хейнкель-111» и истребителей «Мессершмитт-109», которые немцы там использовали как штурмовики. Поэтому они летали на небольших высотах и были, что называется, «для нас». Но особенно мне запомнились два из них. Однажды в зоне ответственности нашей батареи появился немецкий разведчик «Хейнкель-111» и расчет того же самого сержанта Юшманова сбил его буквально одной короткой очередью, самолет взорвался прямо в воздухе. Пехота, которая все это видела, громко приветствовала такую снайперскую стрельбу.

А когда мы уже замкнули окружение, то произошел такой эпизод. 1-й взвод отправился на другую позицию, а мой взвод еще оставался на прежних. И вдруг на горизонте появился большой трехмоторный транспортный самолет «Юнкерс-52», который летел прямо на нас. Мы открыли по нему огонь, и весьма удачно. Один двигатель остановился, другой задымил, и невдалеке от нас он сел на брюхо. Его сразу окружила пехота и офицеры, а нас к нему даже не подпустили. Оказалось, что этот самолет вез в окруженную группировку патроны, меховые жилетки, ром и шоколад.

И там же под Сталинградом произошел еще такой памятный эпизод. Представьте себе: степь, ночь, звезд не видно, никаких ориентиров нет, поэтому неудивительно, что однажды ночью мы заблудились. Увидели большую скирду соломы и решили до утра расположиться возле нее. Вскоре выглянула луна, и вдруг мы заметили, что по гребню балки в нашем направлении двигается большая группа людей, человек сто-сто пятьдесят. И что за люди, непонятно. Но мы понимали, что если это солдаты противника, то они нас запросто сомнут, ведь у нас в батарее всего 60 человек. Причем шли они очень осторожно: идут, остановятся, опять идут.

Мы построили наши зенитки в ряд, хотя обычно располагали в виде четырехугольника, и послали навстречу этой группе человек пять разведчиков. Они были в маскхалатах, с автоматами, и было оговорено, что если это противник, то они должны будут дать красную ракету, и тогда мы с большого расстояния откроем по этой группе огонь. Ведь снаряды у наших пушек на расстоянии до 150 метров даже не разрывались, а летели как обычные болванки, поэтому нам нужно было определиться как можно раньше.

Разведчики ушли, колонна все приближается и приближается, а от наших ребят никакого сигнала ни ракеты, ни стрельбы, ничего. У нас, конечно, огромное нервное напряжение… Наконец они все вместе появились, наши разведчики и эта группа, все в таких высоких шапках. Оказалось, что это пришли сдаваться в плен румынские солдаты. И вдруг один из них громко к нам обратился: «Здравствуйте, товарищи!» — «Здравствуй, здравствуй, а ты откуда так хорошо по-русски говоришь?» — «Я молдаванин! Это Антонеску нас мобилизовал, а мы воевать не хотим!» — и сплошным матом в адрес Антонеску.

Эту группу румын мы отправили дальше в тыл, причем без всякого конвоя, а сами кое-как переночевали. Ведь морозы стояли дикие, поэтому, чтобы не замерзнуть, будили друг друга через каждые

20 минут. А утром, когда рассвело, на этой скирде вдруг поднялись два человека, подняли над своей головой винтовки и что-то нам кричат. Мы поняли, что это тоже румыны, и крикнули им, чтобы они спускались. Но удивительно как они вообще смогли подняться на эту скирду, потому что она была очень большая и высокая. Накормили их и тоже отправили в тыл.

Причалив к сталинградскому берегу, весь личный состав и вооружение быстро выгрузили и буквально в 100 метрах от берега заняли овраг и сразу начали отрывку окопов для минометов и блиндажей для личного состава. Командир батареи связался с пехотой, и мы получили первые данные по стрельбе одиночными минами и залпом.

В октябре 1942 года мы открыли интенсивный огонь по фашистским позициям, артиллерийским батареям, пехоте, действовали мы совместно с другими родами войск. Тягачи только успевали подвозить нам мины. За сутки боев мы выпускали не одну сотню мин, нанося противнику большой урон…

Когда еще на станции Медвежье нас переформировали, мы уже тогда поняли, что кормить, как раньше, нас больше не будут. Мы получили сухие пайки, иногда на позицию прорывалась воинская кухня, хлеба мы получали две большие булки на батарею, затем мы их делили, и получалось граммов по 300 на человека. С первой задачей мы справились отлично и нам пообещали награды. Через несколько дней мы с комсоргом Александром Бойко, по просьбе старшего по батарее, отправились поглушить рыбу в Волге, взяв с собой по одной противотанковой гранате и вещевые мешки. К реке мы пошли днем, до Волги было около километра. Когда мы вышли на чистое место, немцы решили стрелять по нам из минометов. Мы упали, притворившись мертвыми. Я Саше говорю:

— Мы должны быть друг от друга не ближе 10–12 метров, если одного ранит или убьет (ой, не дай боже). И еще, если мины полетят близко к нам, то слышится «клокотание» падающей мины, а поэтому надо сразу падать и сильно прижиматься к земле. Саша, ты понял мой инструктаж? Необходимо четко придерживаться его! Ты понял, как надо действовать?