Коренастый, увидев у меня в руках обугленную по краям пачку аж перекосился и его рожа с широким носом и резкими складками к губам сморщилась в страшную гримасу. Да уж, дал бог морду, с такой хорошо мобилы в подворотнях отжимать, никто не откажет.

Бумаги эмиссара жгли руки не только буквально — в Белграде чрезвычайно возбудились и даже прислали за ними истребитель в Мостар. Сдали все добытые документы курьеру под расписку, всех пленных в местное отделение защиты народа, а вот эмиссара нам предписали доставить в столицу.

И должен сказать, что конвоиром работать нихрена не легко — вагонзаков тут нет, крутись как хочешь. Но работавший еще при королевской власти путеец подсказал, где на складе есть специальные комплекты решеток. Поставили в обычный вагон и получилась эдакая клетка, в ней и довезли за три дня, из которых я спал от силы часов восемь.

Довезли, сдали и только я вознамерился смыться домой, обнять и поцеловать жену, после чего сразу рухнуть в кровать, так хрен — немедленно явиться к Ранковичу!

Явился-то я немедленно, но секретарь усадил меня в приемной ждать. Ну раз так, действуем по-солдатски: можешь присесть — присядь, можешь прилечь — приляг, можешь заснуть — спи. Тем более последнее никаких усилий не потребовало, глаза закрыл и все.

Растолкал меня Слобо Крцун:

— Вставай, четыре часа дрыхнешь, мы больше ждать не можем!

— Дергаете туда-сюда, то Мостар, то Белград…

— Так столица тут, — весело объяснил Крцун.

— Ну и перенесли бы куда поближе, в Сараево, — и пошел я умываться, оставив Слободана недоумевать.

Со слегка посвежевшей мордой сидел и слушал, что еще там стряслось на мою голову. Над горелыми бумагами сейчас колдовали люди Павле Савича, начальника службы шифрования при Верховном, пардон, нынче Генеральном штабе. Но уже с первого взгляда вылезла связь и взаимное подтверждение с «архивом Люде Рукавины», а также с добытым в Салерно и Неаполе. Крцун воодушевленно излагал подробности Ранковичу и Славко, тому хорвату, с которым мы потрошили усташские нычки в Италии. Имена, адреса и подробности лились нескончаемым водопадом и я безобразным образом зевнул, рискуя заклинить челюсть, но следующие слова Ранковича взбодрили не хуже ведра холодной воды на голову:

— Надо бить в центр. Искать Павелича. Готовьтесь.

— А что сразу я? Больше никого нет, что ли?

— Ты, Владо, там уже действовал, — начал выкладывать аргументы Крцун. — Места знаешь, языки, связи кое-какие остались. Опять же, кто Гиммлера завалил? Кто Лера взял? Так что не хнычь, собирай группу. Славко и Ромео с тобой.

По счастью, хоть с прикрытием у нас все нормально: союзники сворачивают базу в Бари, попутно устраивают некое мероприятие с награждением летчиков, техников, и союзников из Службы спасения пилотов. Приглашены русские из Особой авиагруппы, она как раз из Бари оперировала, итальянцы королевские и партизанские, ну и мы до кучи. Объединенные Нации, как на плакатах. Что совсем хорошо — до события неделя, есть время с толком подготовится. Например, отправить оружие морем, а то пассажиры с винтовками и автоматами даже сейчас вызывают подозрения. А вот пистолетов в наградном исполнении можно с собой набрать, пойдут за взятки.

За ту же неделю надо экипироваться в американскую форму. Так-то она у нас была, да мы в ней где только не лазали, и видок получила весьма заслуженный. С такой в строю головорезов стоять — милое дело, а для награждения не очень. Хорошо хоть ее больше сотни комплектов в свое время выдали, подобрали из них наиболее приличные на семь человек. Да, на семь — в списке награжденных и Марко, и Живка, и Ромео, и Небош с Глишей. А Славко так, для компании.

Пока мы собирались да готовились, я выкроил время проверить поднадзорного в Професорской колонии и нашел все лучше, чем ожидаемо. Ольга аж светилась — Кирсанова ее взяла, муттер ворковала вокруг Чудинова, один Сергей мрачноват, но вроде бы отмякает. Особенно под рассказы Николая Алексеевича, как они эвакуировались из Крыма в Галлиполи, из Галлиполи в Сербию и как устраивали жизнь после очевидного разгрома. Но все равно, вбитое в корпусе пока что довлеет.

— Начнут стрелять вас коммунисты, посмотрим, — буркнул брат в тарелку с лапшой, в которой даже плавали волокна курицы.

— Не начнут, — заверил я, — рабочих рук на восстановление не хватает, стреляют только по приговору суда и только тех, кто в крови по локти.

— А если начнут? — с вызовом спросил Сергей.

— Тогда выведу всех. В Аргентину, например. Ты, главное, не выкини какой номер, а то мне так по шапке дадут, что все надежды разом кончатся.

Самым трудным в подготовке оказалось уговорить Глишу. Уперся и ни в какую — я гражданский человек, отвевал, отстаньте от меня все. Не помогало и давление по партийной линии — с подачи Луки Глиша после отставки записался в коммунисты.

Наконец, мы всей оравой приперлись к нему в мастерскую и расселись вокруг. И просто молча укоризненно глядели.

Шестеро на одного.

Он пытался работать, но все валилось из рук, и в конце концов вскричал:

— Да что же мне, всю жизнь по этим горам мотаться⁈

— Не по горам. В Италию летим.

— За каким хреном?

— За медалями.

За день до отправки, когда дел и без того невпроворот, опять дернули к Ранковичу:

— Нашли место, где скрывается Павелич.

— Эмиссар сдал? — догадался я.

— Не только. Еще по каналам доктора Папо, через еврейских беженцев, подтвердили. Плюс еще источник, но тебе о нем знать не надо.

Это хорошо, а то эмиссар мог и липу всучить. А так всего под монастырь подвели — поглавник обретался у францисканцев в Триджано, под Бари.

— То есть наша миссия отменяется, Павелич найден, летим просто за медалями, — удовлетворенно выдохнул я, но тут же обломался.

— Усложняется. Павелича надо выкрасть и доставить в Югославию.

Я аж задохнулся:

— Да… вы… да как…

Потом плюнул, цапнул графин, налил в стакан, выпил, плюнул еще раз и допил прямо из горлышка. Ну как так-то? Одно дело засада в воюющей стране, другое — налет в типа союзной? Да еще если ломиться в монастырь, монахов незнамо сколько положим…

А, нет, знамо — двадцать четыре человека. И шестеро с поглавником.

— Ты же сам говорил, что надо процесс над военными преступниками. Вот, готовим, — иезуитски улыбнулся Лека.

— Обвинители, судьи