куда-то моментально пропала. — Врач сказал, что во время родов малышку оплело пуповиной, и она родилась задушенной. Сказали, что ребенок весь синий и я не выдержу такого зрелища.

— По крайней мере, половину правды тебе сказали, — тяжело вздыхает Каменев. Он все еще не понимает, верить ли словам Милы или нет. На каждом чертовом листке красовалась ее размашистая подпись. Но и от Сотникова вполне можно было ожидать подобной выходки. — Эмилия родилась с выраженной асфиксией. Когда я взял ее на руки, вся ее левая часть головы была одной сплошной гематомой. Но наша дочь сильная, она выкарабкалась.

— Прекрати, — хватается за голову Мила. — Этого не может быть. Не может.

Каменев ничего не отвечает. Встает и быстрыми шагами удаляется из гостиной, а когда возвращается, то на стеклянный стол падает его паспорт.

— Листай, — приказывает мужчина. — Я способен поверить в то, что твой папаша-урод. А ты?

Мила нерешительно тянется тонкими пальцами к паспорту. Переворачивает страницы до нужной и замирает, прикрыв рукой рот. В графе «дети» рядом с фотографией Эмилии значится дата рождения: «12 апреля, 2013 год».

Глава 21. Ребенок

12 апреля, 2013 год

Палата номер сто девятнадцать расположилась в южном крыле гинекологического отделения частной клиники. Милена лежала на кровати, отвернувшись к стенке и поджав под себя колени. В таком положении ее огромный живот не так сильно тянул. Малышка, казалось, больше не пыталась отбить ей мочевой пузырь.

Ночью Мила проснулась от сильной боли внизу живота, а когда включила свет, то увидела, что на белой простыне растеклось большое красное пятно. Не теряя ни минуты, Борис Владимирович сам подхватил дочку на руки и увез в частную клинику своего хорошего друга.

— Привет, — раздалось с порога палаты.

Сотников стоял поникший, под глазами засели глубокие черные круги. Казалось, этот сильный и подтянутый мужчина постарел за одну ночь.

— Медсестра сказала, что ты пришла в себя, — говорит он, прикрывая за собой двери. А затем большими шагами пересекает просторную палату и присаживается рядом с дочерью на кровать. — Высоцкий сказал, что тебе нужно полежать на сохранении еще какое-то время. Будет лучше, если врачи понаблюдают за твоим состоянием, — он хмурится и кладет свою большую ладонь на руку Милены.

— С моей малышкой все хорошо? — Ослабленным голосом спрашивает Мила. После кровоостанавливающих и еще каких-то лекарств ее вырубило почти на семь часов. Поэтому сейчас язык плохо слушался, а губы пересохли и потрескались от температуры.

— Я не врач, милая, — он гладит ее пальцы своими, и смотрит с какой-то несвойственной ему отеческой заботой.

— Пап, вы дозвонились Лёне? — тихонько интересуется дочка.

Рука Сотникова замирает. А затем он одергивает ее, как будто Мила внезапно стала ему неприятна.

— Твоя подруга с самого утра ему написывает в социальных сетях, — фыркает отец. — На звонки он не отвечает, насколько я знаю. На сообщения тоже.

— Пожалуйста, вы должны ему сообщить, — умоляет Мила, а на ее глаза уже наворачиваются предательские слезы.

— Мила, — говорит отец медленно, и Милена видит, как бегают желваки на его челюстях. — Он получил сообщения о том, что ты в больнице. Но не соизволил даже ответить на них.

— Нет, — отворачивается обратно к стенке дочка. — Он, наверное, в самолете и просто у него нет связи. Я знаю, что он скоро приедет. Он не бросит меня, пап. И малышку не бросит.

Когда папа ушел из палаты, Мила еще долго смотрела в стену не моргая. Она вспоминала те месяцы, которые они с Лёней провели вместе. Когда отец узнал о беременности, то был настолько зол, что выгнал дочь из дома. Это было на руку паре, ведь Каменев постоянно настаивал на том, чтобы Мила переехала к нему. Мотивация же Сотникова была совсем иная — он думал, что, вкусив жизнь, которую парень собирался предложить его избалованной дочурке, та быстро сломается и будет умолять папочку разрешить вернуться домой. Но Мила умела удивлять.

Когда Лёне пришло известие о смерти прадеда, Милена уже была на седьмом месяце. Беременность и так протекала слишком проблематично. Поэтому пока Лёня улетал в Италию, чтобы проводить старика в последний путь и вступить в наследство, было принято решение, что Мила поживет с семьей. Тем более что Сотников к тому времени уже остыл и, вроде бы даже смирился с тем, что скоро станет дедом.

Но прошел почти месяц с тех пор, как Лёня уехал. Он все реже выходил на связь, объясняя это тем, что «в этих гребаных соцсетях черт ногу сломает». Было даже несколько ссор, после которых Мила долго плакала. Ей казалось, что теперь, когда ее живот раздулся, а ноги как будто стали не такими длинными и стройными, она больше не так интересна Каменеву. Нужно было соглашаться, когда он предлагал выйти за него! Но Мила хотела пышную свадьбу, дорогое платье и банкет на триста человек. Такого Каменев не мог ей обеспечить, и они условились на том, что поженятся немного позже, когда Лёня твердо станет на ноги и сколотит настоящее состояние.

— Ну, че, Милка, — Полина врывается в палату подобно тайфуну, принося с собой аромат цитрусового парфюма. — Говорят, тебя здесь неплохо кормят, да?

— Пойдет, — пытается улыбнуться она.

— Да брось, на овсянке и мытиках далеко не уйдешь. Смотри, что у нас здесь, — протягивает брюнетка, хитро улыбаясь.

Она ловко расстегивает свой кожаный рюкзак, вытягивает оттуда два небольших контейнера и протягивает Миле.

— Да ладно, — оживает она. — Ты моя спасительница.

Милена быстро открывает контейнер и вдыхает аромат свеженького картофельного пюре, отварных молочных сосисок и соленых корнишонов.

— А во втором? — заинтересовано спрашивает Мила.

— Блинчики и перетертая клубника с сахаром.

— Ты богиня! — почти взвизгивает Мила. — Иди сюда. Дай я тебя расцелую.

Полина наклоняется, и подруга звонко чмокает ее в щеку.

— Эй, — хмурится Милена. — А что это у тебя под глазом?

Под толстым слоем тонального крема виднеется большой синяк, отдающий зеленцой. Полина лишь отмахивается и натягивает привычную улыбку:

— Ты поверишь, если я скажу, что это получилось случайно?

— Нет, — возмущенно отвечает Мила. —