Может, не писать ничего вовсе? А зачем тогда бумагу и перо просил? А низачем. Пусть будет!

Молодой человек неожиданно для себя улыбнулся, подивившись своей собственной судьбе — вот уж поигралa-то! Из двадцать первого века в восемнадцатый — это ладно, это редко с кем случается, да почти ни с кем, исключая, наверное, лишь одного его, Андрея Громова, а вот все остальное: из шпионов — в герои лейтенанты, затем опять — в шпионы. Судьба-а-а… Только вот Бьянку жалко, эх… не уберег. Да и как можно ее уберечь было, никто же не знал, что…

За дверью громко лязгнул засов, наверное, принесли пайку.

— Сеньор лейтенант, вас требует господин губернатор.

Положив на конторку перо, Громов улыбнулся — ну хоть какое-то развлечение, интересно, что еще там ушлый судейский на его голову выдумал?

О-ох… Опять — за спину руки, двое стражников с алебардами впереди, двое — сзади, на пути решетки — одна, вторая, третья и… Господи, неужели солнышко? Оно самое, милое, золотое… и небо такое синее-синее, и воздух… И вокруг пахнет розами, и птички поют! День.

Губернатор дожидался узника все в том же кабинете, что и самый первый раз. Темно-красный, с золотым позументом, кафтан, завитый парик, впалые желтые щеки. Умный пронзительный взгляд и лишенный всяких эмоций голос.

— Вы все-таки решили дать письменные показания? — кивнув на стул, тихо произнес барон. — Что ж, наверное, это и неплохо. Однако на этот раз я пришел вовсе не для допроса, дело для всех ясное — и вас, сеньор Андреас, очень скоро казнят…

— Ну вот, — кисло усмехнулся молодой человек. — Кто о чем, а вы опять о казни.

— Вина ваша неоспорима, тем более я хотел ознакомить вас с составом высокого трибунала, — поиграв перстнями на пальцах, губернатор протянул узнику грамоту. — Вот, читайте.

— Председатель — барон де Камбрес-и-Розандо, — взяв бумагу, вслух прочитал Андрей. — Ого… члены… Постойте-ка! И граф дель Каррахас здесь! Все мои друзья, блин… Похоже, и в самом деле шансов у меня мало.

— Ну так я о чем и говорю, — барон де Мендоза развел руками.

Странно, но Громов не испытывал к губернатору абсолютно никакой ненависти или вражды, быть может, потому что этот коварный и облеченный немаленькой властью человек разговаривал с ним подчеркнуто вежливо, вполне обычным, можно даже сказать, дружеским, тоном, не грозил, не ругался… просто который раз уже подставлял расчетливо и цинично. Но делал это с неким намеком на сожаление, мол, я-то бы и рад не делать подлостей, но, увы, обстоятельства…

— Да, вы, кажется, говорили о шансах? — барон внезапно вскинул глаза. — Так у вас вполне может появиться один.

— Что? — оторвавшись от списка, хлопнул ресницами Громов.

— И это вторая… да, пожалуй, и главная, причина моего появления здесь. Вас хочет видеть одно лицо… которое может оказаться полезным.

— Что за лицо? — озаботился молодой человек. — Старый знакомый? Хм… интересно, кто. Вы говорите…

— Больше ничего не скажу, — губернатор сжал в кулаки ладони. — А от вас потребую… Да-да, потребую, проявить при этой встрече терпение и такт.

— Терпение и такт, — озадаченно протянул Громов. — Что-что, а уж это-то я вам обещаю, любезнейший сеньор! Так с кем я все-таки…

— Сами увидите сегодня вечером. Сейчас же — прощайте, встретимся на суде. Стража!

Тряхнув париком, барон позвонил в лежащий на столе колокольчик, и немедленно вошедшие стражники увели узника обратно в темницу.

Андрей был заинтригован! Кто, кто этот таинственный незнакомец, вдруг озаботившийся спасением несчастного лейтенанта и имевший для этого все необходимые связи — иначе б с чего о нем говорил сам губернатор? Кто ж это мог быть-то? Педро Кавальиш? Нет, не того полета птица, тем более — сам в опалу попал. Тогда кто? Ну не кузнец же и не Жоакин Перепелка! Может, тот самый незнакомец? Нет… тот, похоже, все-таки и есть искомый иезуит — дон Теодоро.

От всех этих рассуждений впору было башку сломать, и Громов, махнув на все рукою, завалился до вечера спать, провалившись в сон, как в спасительное убежище, быть может, последнее в жизни.

Его разбудил стражник, потряс за плечо:

— Идемте, сеньор. К вам пришли.

Быстро поднявшись, молодой человек пригладил, как уж смог, волосы и, поправив воротник, зашагал вслед за тюремщиками. И снова темный, освещаемый лишь горящими факелами стражников коридор, лязгающие решетки — эксклюзивная работа кузнеца Жауме Бальоса — узкая лестница — дюжина ступенек вверх, к оранжевому закатному солнцу!

— Сюда, налево теперь.

Понятно. Комната для свиданий.

И на скамье — какая-то дама в шляпке с черной вуалью! Именно она — и есть таинственный посетитель?

— Добрый день, — галантно поклонился Громов.

— Здравствуй, Андреас.

Женщина подняла вуаль, и молодой человек едва не вскрикнул от удивления!

Амалия! Баронесса де Камбрес-и-Розандо. Та самая, во многом благодаря которой он и оказался здесь. Что ей надобно, интересно знать?

Красивое «кукольное» личико юной дамы казалось еще более бледным, нежели всегда, под глазами пролегли глубокие синие тени, тонкие, красиво очерченные губы подрагивали, как если бы баронесса собиралась вот-вот заплакать. Странно, вообще-то Амалия была девушкой веселой и даже в меру циничной. Что ж она сейчас-то строила из себя несчастную?

— Я пришла попросить у тебя прошения, Андреас, — опустив густые ресницы, тихо промолвила баронесса. — Нет, нет, не надо, не перебивай! — Амалия вскинула голову. — Я понимаю, что причинила тебе несчастье, но, поверь, в смерти Бьянки моей вины нет! А то, что я закричала… я была зла на тебя, Андреас, очень зла, за то, что ты… О, что я такое говорю, боже!

Юная дама вскочила со скамьи и, упав бывшему любовнику на грудь, разрыдалась, словно какая-нибудь простолюдинка, не приученная сдерживать свои чувства.

— О, Андреас, простишь ли ты меня хоть когда-нибудь?

Молодой человек машинально погладил плачущую красавицу по плечу, подумав, что, в конце концов, Амалия в чем-то права — не так уж она и виновата. Несчастную Бьянку казнили бы все равно, и вряд ли бы он, Громов — даже неузнанный — сумел бы хоть что-нибудь сделать.

— Не плачь, хватит, ну… — утешал девушку узник. — Ты же знаешь, сердиться на женщин — пустое и не достойное мужчины дело. А в смерти Бьянки я тебя не виню.

— Ах, милый Андреас… — крепко обняв Громова, Амалия подняла заплаканное лицо и шепотом попросила: — Поцелуй меня. Крепко-крепко. Как раньше…

Молодой человек молча поцеловал юную даму в губы — крепко, как она и просила, — почувствовав в ответ такой жар, такое страстное пламя, что на миг испугался — неужели баронесса де Камбрес вдруг сошла с ума? Или, скорее, просто вспыхнули старые чувства…

— Ты и в самом деле меня простил? — наконец, отпрянув, тихо спросила девушка.