Лосенко хрипло рассмеялся: «Последнее время мне часто вспоминается детство. Когда я потерял голос, то очень огорчался из-за этого. Но это несчастье помогло мне найти свое истинное призвание, я стал художником. Я художник, – повторил он и горестно воскликнул: – Но разве я художник? Я директор Академии художеств, и я ничего не могу! В детстве меня отдали в обучение к Ивану Аргунову. Он был крепостным графа Шереметева, который владел тремястами тысячами душ. Граф был очень капризен, он помыкал художником, как хотел и, чтобы покуражиться, посылал его работать на псарню. Я не крепостной, я свободный, но я имею свободы не больше, чем мой несчастный учитель!» И Лосенко зарыдал, как ребенок, уронив голову на колени.

В последний путь Антона Лосенко провожал весь Петербург. «Ломоносовым русской живописи» назвал его на похоронах его друг актер Дмитриевский.

Эта нелепая смерть потрясла Фальконе. Ненависть его к Бецкому росла, но он был совершенно бессилен. Императрица совсем охладела к нему, она уже почти перестала отвечать на его письма. В этой войне она решила выбрать молчание.

Фальконе выводили из себя грязные слухи, которые распространялись о нем и Колло в Петербурге. Они были связаны с соавторством Колло в создании монумента Петра Великому, а именно в изображении головы героя. Голова Петра долго не удавалась самому Фальконе – недоставало портретного сходства: ведь Фальконе не был портретистом. Множество портретов Петра I и даже его посмертная маска, предоставленная в его распоряжение, не удовлетворяли его – чего-то главного недоставало во всех портретах императора. К тому же, занятый решением тысячи других вопросов, он не мог сосредоточиться. Вынужденный постоянно отвлекаться, подгоняемый временем, он уже начал волноваться и совсем пал духом. Видя отчаяние своего учителя, Мари Анн самоотверженно бросилась ему на помощь. Ей помог случай: в доме на Мойке, который после смерти хозяина поступил в казенную собственность, Григорием Орловым было найдено несколько картин, в том числе обнаружен портрет Петра I. Авторство картины установить не удалось, но несомненно, что она принадлежала кисти талантливого и зрелого мастера. Петр был здесь совсем не таким, как его принято было изображать на картинах других художников: простая одежда, никаких знаков царской власти. Нет ни сверкающих рыцарских лат, ни царской мантии, ни других признаков, указывающих на его императорское величие. И все же с холста смотрел император. Он угадывался по величию натуры, которая выказывала себя в каждом штрихе. Луч света выхватывал из темноты лицо человека пытливого ума, большой воли и сильных чувств. Заполучив портрет, всего лишь за одну ночь, в одном порыве Колло нашла то единственное решение, которое и легло в основу памятника. Фальконе совсем немного изменил уже готовую модель.

Скульптору и в голову не приходило приписать себе труд своей ученицы, и он везде с гордостью говорил о том, что именно ей принадлежит заслуга создания головы героя. Но вопреки его ожиданиям, похвалы эти имели обратный результат. С подачи Бецкого, скептически воспринявшего эту новость, в Петербурге распространились слухи о том, будто скульптор старается таким образом отблагодарить за известные услуги, которые ему оказывала одна особа, вовсе к скульптурному делу не способная, но которую он представляет всем как скульптора, чтобы иметь повод держать подле себя. Подобные слухи имели хождение и раньше, но теперь они, кажется, имели под собой почву. В то утро, когда Фальконе увидел сделанную Колло модель, радость его была столь велика, что он, сжав Колло в своих объятиях, стал покрывать ее лицо поцелуями. И в ту минуту, когда губы их встретились, Фальконе забыл обо всем и вновь переступил незримый порог, за которым для него началась другая жизнь…

Гнусные сплетни о Фальконе и Колло достигли Парижа. Все это не могло не стать известным Дидро. Он послал несколько тревожных писем Фальконе, пытаясь выяснить истину. Фальконе не отвечал на эти письма. Дидро не понимал ужасного положения, в котором оказался Фальконе. «Все спрашивают меня, женаты ли Вы, я говорю, что нет, я знаю единственную женщину, на которой Вы могли бы жениться…» – пишет он Фальконе, не понимая, что это уже стало невозможным. Жениться на Мари Анн теперь, после появления всех этих слухов, значило подтвердить их. И Фальконе молчал. А тем временем Дидро неожиданно для всех собрался в Россию.

Екатерина II много раз приглашала его приехать, но он неизменно отказывался, ссылаясь на нездоровье и дела. В 1773 году ему исполнилось 60, так что его уже и приглашать перестали. Теперь он решил приехать сам. Впрочем, недавно он выдал замуж свою единственную дочь Марию Ангелику. Энциклопедия была уже почти закончена, вышли 17 томов текста, а оставшиеся 11 томов гравюр и приложений уже давно выпускались практически без его участия. К тому же Дидро помнил печальное предприятие с де Ла-Ривьером, которого он в свое время рекомендовал императрице, и желал своим приездом исправить неблагоприятное впечатление, оставленное им в России. «Неудача Ривьера грозит испортить в России дело просветителей, поэтому я решил, что мне самому надо исправлять ошибки Ривьера. Я переписываюсь с русской императрицей уже десять лет и думаю, что мне надо приехать. Я продумал во всех подробностях план государственных преобразований в России, который я намерен изложить лично Екатерине, отнюдь не претендуя на роль министра-реформатора или вообще на какой бы то ни было официальный пост», – написал он Фальконе.

Узнав о намерении Дидро приехать в Россию, императрица задумалась. Через некоторое время Колло получила приглашение и заказ императрицы сделать к его приезду копию того бюста Дидро, который она когда-то сделала в Париже. Колло к тому времени уже закончила бюст Фальконе, заказанный ей императрицей. Она привезла его, приехав вместе с Фальконе в Царское Село. Скульптор был рад этому приглашению. Долгое молчание императрицы в ответ на его письма беспокоило его. Императрица, улыбаясь, вышла, чтобы взглянуть на работу Колло. Улыбка тут же сошла с ее лица.

С радостью, любовью и нежностью мраморная голова скульптора смотрела на кого-то мимо нее. Екатерине все стало ясно без слов. Проницательно взглянув на Колло, императрица обронила несколько ничего не значащих фраз и распорядилась поместить бюст в одной из галерей дворца. На прощанье она решила показать гостям последнюю коллекцию картин, привезенную из Франции. Фальконе вновь увидел «Паралитика». «Кажется, эта картина преследует меня», – подумал он, но вслух сказал: «Это одна из лучших картин Грёза, «Паралитику» Грёза не посчастливилось во Франции. Я не сомневаюсь, что эта картина займет достойное место в вашей галерее». Здесь же стояла еще одна картина. Фальконе, пораженный, остановился перед ней. «Возвращение блудного сына!» – воскликнул он. – Я помню эту картину еще на аукционе 1766 года, на распродаже коллекции архиепископа Кёльнского!» Теперь «Блудный сын» нашел его в России, будто для того, чтобы зачем-то еще раз напомнить о себе.

День приезда Дидро неумолимо приближался. Фальконе ждал его с ужасом. В это время в Петербурге появился его сын Пьер Этьен. Он прибыл в Россию из Англии, где учился живописи у Рейнольдса. Пьер Этьен не скрывал своего восхищения Колло. Скульптор старался не замечать этого. Однажды девушка явилась взволнованная чем-то. «Пьер сделал мне предложение», – сообщила она. Фальконе молча смотрел на нее. Жизнь сама предлагала ему выход. И мог ли он мешать своему сыну? Колло заплакала. «Я люблю вас», – сказала она. «Я уже стар, и, став моей женой, ты скоро станешь вдовой. Ты должна выйти замуж за Пьера». Колло умоляюще прижала руки к груди, слезы текли из ее глаз. Но Фальконе был неумолим.