есть лишь предварительная стадия в налаживании душевной жизни. Конечная цель этого налаживания – уже известная нам «атараксия» Пиррона, невозмутимость души, синоним глубокого спокойствия души и верный признак её здорового состояния.

Для скептика философия превращается в практическое искусство.

Поскольку для скептика практические следствия философского умствования являются наиболее полезным результатом этого самого умствования, тем самым философия для скептика превращается в практическое искусство. Это значит, ни много ни мало, как отказ от того понимания сущности философии, которое сложилось в главном направлении античной философии – рациональном, представленном именами Пифагора, Гераклита, Анаксагора, Парменида, Сократа, Платона и Аристотеля. Этот отказ подтверждается и тем мнением Секста Эмпирика, что для теоретической деятельности – от которой вовсе отказаться, конечно же, невозможно, как невозможно отказаться и от оперирования суждениями – вполне достаточно пользоваться теми мнениями, которыми пользуются и все обычные люди в своем обычном житейском быту. Принципиальное требование к такому обычному знанию только одно – оно не должно выходить за рамки здравого смысла, т.е. за рамки эмпирической действительности, не должно впадать в абстрактные претенциозные умствования, теоретическая ценность которых сомнительна (что доказано их скептическим анализом), а практической пользы они и вовсе не имеют.

Сами скептики оправдывали свое сомнение относительно распространенного среди «догматиков» поиска теоретической истины следующим образом. Кто обременяет себя поисками абсолютной истины, тот не испытывает спокойствия. Этот поиск практически никогда не кончается у подавляющего большинства искателей. Даже те, кто убеждают других в нахождении этой истины, вынуждены это убеждение беспрерывно доказывать, что тоже свидетельствует о душевном состоянии доказывающих, далеком от спокойствия. Лишь те, кто отказался от этой напрасной погони за истиной, могут достичь душевного спокойствия – необходимого условия практически понимаемого счастья. А это именно скептики.

Эклектика

Нетрудно заметить нечто общее в характере философствования стоиков, эпикурейцев и скептиков. Это – принципиальный отказ считать одно только теоретизирование, т.е. голое теоретизирование, смыслом философии. Этот смысл они усматривали в практическом налаживании человеческой жизни, индивидуальной и общественной, т.е. в этике, в практической философии. Теория лишь в той степени полезна, а, значит, и необходима, в какой она помогает воспитанию, обучению и утверждению в правильном образе индивидуальной и общественной жизни. Всякое умствование, выходящее за рамки практической философии, с этой точки зрения бесполезно.

Такая оценка философии есть следствие преобладания в умственном настроении образованных людей той эпохи практических интересов над теоретическими. Однако, даже соглашаясь с практическим отношением к философии, нельзя было избежать следующей проблемы. А как быть с уже имеющимся теоретическим наследием философского прошлого, зафиксированным в текстах, например, Платона и Аристотеля? Изъять оттуда этику, а остальное предать забвению как бесполезное? Ясно, что наследие это надо сохранить и каким-то образом использовать для просветительских целей. Тем более, что опыт такого использования уже имелся – у стоиков. Как мы уже знаем, стоическая философская система была мозаична по композиции, т.е. в неё были включены положения, строго говоря, между собой не гармонировавшие (например, рационалистическая и сенсуалистическая гносеология, индивидуалистическая и общественная этика, философская и народная религия). Этот же принцип напрашивался и вообще по отношению к теоретическому наследию прошлой философии, напрашивался для философов новой эпохи, эпохи I века до Р. Х. – I века по Р. Х. Что это за принцип?

Истина – идеал, к которому надо стремиться.

Соединение всех философских истин воедино ради образовательно-просветительских целей. Название принципа – эклектика. Теоретическое обоснование эклектизма коренится уже в самом скептицизме. Если скептицизм не вырождается в радикальное отрицание истины, в нигилизм, который означает запрет на всякую умственную деятельность – т.е. означает абсурд, – то это ведет к вольному или невольному признанию истины, но не в абсолютной модальности, а в вероятностной. Истина признается существующей как идеал, к которому надо стремиться, а вехами этого стремления как раз и являются вероятностные суждения об истине, которые формулируют разные философы. Философы не изрекают истины, но ведут к ней.

Филон из Лариссы (154-84) был тем мыслителем, который первым дал себе отчет в том, что невозможно все время топтаться на зыбкой почве скептицизма, что необходимо обосновываться на каких-то более или менее твердых теоретических положениях. Эти положения уже имеются. Они – в творчестве великих мыслителей прошлого. Следует обращать внимание не на противоположности и противоречия в мыслях философов прошлого, как это делают скептики, а на то общее, что в этих мыслях бесспорно есть. Ученик Филона Антиох Аскалонский (130-68) пошел по указанному учителем пути ещё более решительно. Он уже исходил из убеждения, что философские системы Платона и Аристотеля отличаются друг от друга не столько по содержанию – в сущности, одному и тому же у обоих философов, – сколько по словесному выражению этого содержания. Впоследствии он усмотрел и в системе стоиков то же самое содержание, выраженное лишь словесно заметно иначе, чем у Платона и Аристотеля.

Когда речь заходит о философской эклектике, то вспоминают чаще всего не этих теоретиков эклектизма, Филона и Антиоха, а учеников Антиоха, которые с максимальной полнотой реализовали принцип эклектизма на практике – Цицерона (106-43) и Варрона (116-27). Сам принцип эклектизма, реализованный на практике тем же Цицероном, обнаруживает явно иное содержание, чем у теоретиков эклектизма. У Цицерона эклектизм прежде всего – это просто свод, хрестоматия образцовых философских текстов, между собой даже не находящихся в системной согласованности. Именно на таким образом понимаемом эклектизме – как на простой выборке понравившихся мыслей, – Цицерон составил свою личную философскую позицию. В гносеологии он держался теории, напоминающей упрощенный вариант платонизма (что-то вроде «теории врожденных идей» – основные понятия естественно свойственны человеческой природе). По отношению к метафизике Цицерон был умеренным скептиком, к физическому (= естественно-научному) знанию он был равнодушен, к морали и религии он относился как стоик (что значит – строгая мораль плюс уважение к религии, в обоснование необходимости которой он ссылался на «consensus gentium»).

Цицерон взялся изложить на латыни всю греческую философию.

Но было у Цицерона и более широкое понимание эклектизма. Нужно не ограничиться только выборкой хрестоматийных текстов из философского наследия греков – это лишь естественный первый этап в личном освоении этого наследия, – а всё содержание этого наследия отреферировать, перевести на латинский язык и, таким образом, ввести это содержание в публичный умственный обиход общества. Сам Цицерон на деле осуществил это свое понимание эклектизма. В последние годы своей жизни он взялся за труд изложить на латинском языке всю греческую философию. Это было, конечно, выдающееся культурное деяние, благодаря которому греческая философия проникла в латинский мир и, тем самым, стала впоследствии одной из умственных основ всей западноевропейской