льдинку с тротуара и бегло глянула на своего провожатого, которого по другому даже язык теперь не повернется назвать. Неужели его кроме моих люблю-не люблю ничего больше не интересует? Вдруг у меня на шерсть аллергия!

“Лезть к нему под юбку” теперь стало еще страшнее. Так-то вроде обычный, а все эти суеверные закидоны наверняка круто на мироощущении отражаются. И додумался же укусить! Как теперь об этом не думать, когда стоит на него посмотреть, и зубы чешутся. Хоть за щечку бы эту румяную цапнуть… Точно яблоки на снегу.

— Я яблоки люблю, — сказала я, отпинывая очередную льдинку с дороги.

— А я как-то не очень. Больше ягоды. Землянику, вишню.

Ну вот. Так и познакомимся. Придется самой о себе все рассказывать, чтобы мы хоть немного, но ближе становились в наши нечастые встречи. Испытание предстоит не из легких, настоящие отношения на расстоянии, придется постоянно в уме держать, что он где-то есть, и может быть, тоже сейчас обо мне думает.

Бусины выкатились из-под капюшона на грудь. Тихомир обернулся, ладошка в черной перчатке скользнула по моему пуховику.

— Потрясающая штука, — сказал он подбрасывая рясны на руке. — Хотя кокошник тебе тоже идет. Есть кокошники с бусами?

— Есть конечно. Это же рясны, их хоть на шапку цепляй.

Я старалась говорить спокойно, но голос все равно дрожал. Да он меня практически коснулся, и пусть через бусы, а все равно праздник. Нет бы привыкать к нему, а только хуже становится.

— Вот как. Тогда цепляй даже на шапку.

— Х-хорошо.

Буду теперь всегда к нему нарядная приходить, отличный повод выгулять свое жемчужное наследство. Мама только увидит, как я в коробе бабушкином роюсь, к пирогам еще сыры домашние добавятся.

Да и как не нарядиться, когда каждое свидание у нас будет, как праздник.

Чемпионат на носу, матчи по выходным, иногда ему и домой ездить надо, а значит вообще можем скатиться до пары свиданий в месяц. И нет бы сейчас радоваться, наш день только начался, а я уже убиваюсь в предвкушении разлуки.

Тихомир будто подмял все мои “вкусы” под себя, и не удивлюсь, если скоро мое восприятие так деформируется, что даже от комплиментов тошнить начнет. Это вам не какая-то там романтика. Круче, это ее вопиющее отсутствие, а все равно любовь, ведь по другому объяснить, что я здесь делаю, я себе уже не могла.

Кто из нас еще слепой…

И ведь нравится он мне с каждым днем все больше. Сначала обычным казался, а теперь красивый какой-то стал. Ямочка на щеке иногда появляется, шрамы, как узоры. Одна сплошная загадка, хотя его проявления эмоций я тоже начинаю примечать. То голову уронит, то рыкнет, то лоб морщит.

Поворот в парк остался позади. И куда мы вообще идем? В торговые центры нам нельзя, там зеркал полно, кинотеатры и театры закрыты, выставки тоже, поесть только поели. Сказал бы хоть!

— Ты с детства такой молчун?..

— Не понял?

— Ну ты молчишь постоянно. Ни о чем меня не спрашиваешь, ничего не рассказываешь.

Тихомир замедлился и забегал глазами по земле.

Так громко думает, что у меня волосы дыбом от его сопения и фырканья встают, лучше б не спрашивала! Видимо, молниеносно соображать мы только на поле с клюшкой в руках умеем, там-то он совсем не молчун, и огрызается, и шутки шутит.

— Вообще, я не молчун, — наконец-то сказал он. — Просто у меня уже привычка тихо радоваться, а с тобой я только этим и занимаюсь.

— Понятно.

Сглазить боится.

Я улыбнулась, потому что теперь отчетливо слышала: «Я так рад тебя видеть, что боюсь рта открыть, чтоб счастливо не вопить на всю округу!»

Ну тогда точно пора себе кляп покупать. Мало того, что подругам похвастаться нельзя и нос позадирать, идя с ним под руку, так еще и в это вечно сосредоточенное лицо смотреть. Оно хоть когда-нибудь пройдет? После свадьбы? Бедные наши дети! Да он только пятерку в их дневнике увидит, станет грознее тучи.

— И, наверное, есть еще одна проблема, — сказал Тихомир, поглядывая на меня исподлобья. — Я уже говорил, я тебя очень хорошо чувствую. Ты радуешься, расстраиваешься, думаешь о чем-то хорошем, я все это слышу, поэтому мне кажется, что мы общаемся не замолкая.

Замечательно.

Значит, мы все это время разговаривали, а я просто не в курсе!

— Это не честно, Тихомир.

— Согласен, — потрепал он себя по голове. — Значит по-твоему, я тебе еще ни разу не говорил, что ты мне нравишься?

— Нет.

— Что я рад тебя видеть?

— Нет.

— Вообще ни разу?

— Ни разу.

Тихомир улыбнулся так широко, что мне удалось разглядеть все его четыре белоснежных клыка.

— А ты мне постоянно об этом говоришь, — посмеиваясь сказал он. — Я даже знаю, когда ты думаешь, что хочешь меня обнять.

— О. Тогда я очень рада за тебя!

Так-то конечно, больно ему сдалось разговаривать со мной, когда я тут вся о нем и для него. Загадка, которая с отгадки началась! Несправедливо… Я, значит, обречена вечно созерцать его каменное лицо, а сама в любви признаюсь каждые пять минут.

Но возникать бесполезно. Парень же не виноват, ему проклятие было практически жизненно необходимо, а у меня и без того все на лбу написано. Не зря мне всегда казалось, что он меня насквозь видит, но тогда получается, он всех так чувствует?

— И как ты с этим живешь? Это ж с ума сойти можно.

— Я долго привыкал, и умею все это “фильтровать”. Если бы ты сейчас зашла в заполненное кафе в своем сером платье, я бы приметил тебя еще с порога. Просто в первый раз на тебе было много фона, но теперь я знаю, как ты пахнешь без него. И мне не мешает твой шампунь с крапивой и гель для душа, где сульфат натрия, диэтаноламид и капля апельсиновой отдушки.

— Кажется, я знаю, почему ты пошел на фармакологию.

— Фармакогнозию, да. Очень удобно.

— Значит, для тебя я пахну сульфатами и немного апельсином.

— Все пахнут сульфатами. Это сложно объяснить, но для меня ты пахнешь земляникой.

Щеки зажглись.

— А ты для меня яблоками.

— Да я уже понял.

Прямой, как палка…

Ему повезло чувствовать мою любовь, наверное, я буду завидовать этому навыку до конца жизни, но мне для этого даже напрягаться не приходится, а он так старается показать ее мне, что теперь не может улыбку с лица убрать, и только дергается лишний раз.

Мы дошли до конца аллеи и вышли с другой стороны парка, у самого конца набережной, где летом оборудовали пляж.