мое укрытие и доложила обо всем Вернеру. Так что меня ждал не самый приятный разговор. Давно меня не отчитывали, как пацана малолетнего. Кивал, но бросать сигареты даже в голову не пришло. Как школьник шифруюсь, самому смешно.

Но неделя на исходе, делать нечего, плетусь в кабинет главврача, чтобы услышать вердикт. Понятно, что ничего хорошего он мне не скажет. Но проходить еще один курс химии я больше не готов.

— Не томите, док, — говорю, удобно расположившись в кресле напротив рабочего стола Вернера, — насколько у меня все плохо?

Вернер рассматривает заключения разных специалистов и результаты анализов.

— Все совсем не плохо, — заключает он. — У вас ремиссия.

Вот так нежданчик! А ведь я уже был готов помереть. Выходит, похороны отменяются?

— Вы уверены? — переспрашиваю ошарашено.

— Да, уверен.

Но как такое может быть? Ведь, пока я проходил курс химии, мои анализы раз от раза становились только хуже. И вдруг все прошло?

— Почему вы думаете, что у вас все было безнадежно? — разъясняет Вернер. — Это не так.

— Но… разве? — тушуюсь. — Вы, наверное, шутите, док.

Вернер выдыхает, откладывает бумаги в сторону.

— Химиотерапию все переносят по-разному, господин Воронин, — спокойно разъясняет Вернер, — и анализы были нужны для того, чтобы понимать, какую дозировку способен вынести организм. То, что у вас падали основные показатели в крови, не говорит о том, что это конец. Лишь о том, что нужно корректировать лечение.

Не верю своим ушам. Неужели, все закончилось? Невероятно!

— Я рекомендую вам еще раз пройти полное обследование через полгода. Поверьте, это необходимо, — наставляет меня Вернер. — И дальше, если все будет в норме, проходить обследование раз в год.

Мозг быстро обрабатывает информацию, боясь поддаться ликованию. Только сейчас я осознал, что все это время находился под давлением страшного диагноза. А теперь, словно гора с плеч упала. Кажется, мне даже дышать стало легче.

— Значит, я здоров? — спрашиваю. Мне хочется услышать подтверждение еще раз. Уж слишком невероятно это звучит. Еще немного, и я начну верить в чудеса.

— Да, абсолютно, — заверяет меня доктор. — Можете вернуться к жене и завести детей.

— Мы развелись, — выпаливаю тут же.

Что он сказал? Детей?

— Детей, док? Вы издеваетесь? — кажется, на этот больной мозоль каждый норовит наступит как можно сильнее. Знает же мою историю, и обследование мне сам назначал. Зачем еще мучить такими фразами?

— Вовсе я не издеваюсь, — отвечает Вернер спокойно.

— Но вы же знаете, что я не могу иметь детей, — меня начинает бесить его упрямство.

— Теперь можете, — говорит Вернер. — У вас был врожденный дефект простаты, который мы устранили, когда оперировали опухоль. Очень интересный случай, надо сказать.

Что он, блть, хочет сказать? Какой еще дефект? Ничего этого не было раньше, когда я обследовался. Мне, во всяком случае, не говорил ни один врач. Не может же быть такого, чтобы меня все вокруг обманывали столько лет?

— Интересный? — повторяю за ним, как попугай, скривившись в уродской гримасе. Кажется, ему просто нравится надо мной издеваться.

— Да, очень занятный, — продолжает Вернер, как ни в чем не бывало. — Такие патологии очень трудно диагностировать при обычном обследовании, чаще всего они не видны на УЗИ. Мы обнаружили проблему только во время операции.

Его слова въехали в мозг, но пока не спешат расквартироваться. Вроде бы прозвучало что-то обнадеживающее, только сознание тупит, упрямо цепляясь за привычное.

Секунды, а потом минута, две. Я тупо пялюсь в ярко-красный органайзер на столе эскулапа. Не моргая, гипнотизирую его, как что-то суперважное. А мозг зудит, пытаясь ухватить суть.

Получается, моя болезнь помогла найти и убрать проблему, о которой я не знал?!

До меня начинает доходить, что Вернер не шутит. Наоборот, он очень горд тем, что в его практике случился такой «занимательный случай». Может, он еще и научный доклад на эту тему напишет? С него станется!

— Т-то есть…, — от волнения начинаю заикаться, руки дрожат. — То есть…

— Думаю, да, господин Воронин. Найдите женщину и пробуйте завести ребенка. Буду искренне рад, когда это случится, — и доктор лучезарно улыбнулся. Ну, как, лучезарно. В своей манере, как сентиментальный мясник. Но мне показалось, что это самая радостная улыбка в моей жизни.

Что он там сказал?

Найти женщину?

Уже нашел, док.

Пытаться завести ребенка?

Док, да мы оприходовали все горизонтальные поверхности в квартире, включая коврик в прихожей!

Ребенок…

Блть! Какой же я идиот!

Моя физиономия расплывается в довольной улыбке.

Вот так подарок иногда может преподнести жизнь!

— Вы, разве, не заметили ничего необычного? — спрашивает Вернер вдруг, заезжая этим странным вопросом в мой, расплывшийся радостной ватой, мозг.

Необычного? Док, да все это ни фига не обычно! От начала нашего разговора и до этого момента!

Помилуйте, я еще отходняки ловлю от последних новостей. Теперь точно в чудеса готов верить. Все, как Маша говорила. Чудеса-то случаются!

— После операции никаких изменений не заметили? — допытывается этот умник.

— Изменений?

Давай, док, добей меня танцем! Выдай еще новостей. А то, блть, маловато будет!

— Просто, гхм… ощущения должны были стать ярче, после операции, — поясняет Вернер деликатно.

Ярче, док? Мне было, пиздец как, ярко! Я на маньяка озабоченного стал похож. А вокруг Маша в своем шелковом халатике ходит! Вы бы видели тот халатик, док! Думал, башкой тронусь. Но, вместо того, чтобы сорваться, сбегал и, как малолетка, спускал в штаны.

Пока не сорвался, ага. Все клапаны сорвало, блть. Как еще Маша выдержала меня таким? Как не оттолкнула? Да ей бежать надо было, чем дальше, тем лучше. А она, наоборот, только в мою сторону всегда смотрела.

А я? Какой же мудак! Не позволил ей и слова сказать!

Разве мог я тогда поверить?

Глава 35

Из клиники выхожу, свободно вдохнув кислорода. Пьяный от счастья, даже штормит немного.

Как дошел домой, и не помню. Кажется, меня пару раз останавливал патруль, проверял документы. Видно, слишком уж по-дебильному счастливой выглядела моя рожа. На поворотах немного заносило. От счастья, как пьяный стал.

Столько радостных новостей в один день моя психика не могла усвоить быстро.

Ребенок.

Значит, ребенок мой?

А ведь, я чувствовал, что она не могла мне изменить. Не такая она. Не похожа на стерву