кто-то живет. Впереди дорогу пересекал горный ручей. Дядя Зино остановил грузовик посреди брода. Снизу по течению ревел водопад. А с другой стороны ручья разлилось широкое зеленое озерцо, производившее впечатление прекрасного места для плавания и рыбалки. На дальнем конце водоема, на мелководье у берега с цветущим лавром, в грязноватой лужице, время от времени вода возмущалась.

– Это Ручей Пантеры, Док, – сказал дядя Зино. – Берет начало из трех источников, вон там, наверху. А на вид кажется, будто что-то выползает из воды и прячется в зарослях лавра.

– Как ты думаешь, что это было такое? – спросил Джим.

– Не знаю, что и сказать, – ответил дядя Зино.

Они выехали на другой берег ручья.

За следующим поворотом стоял длинный некрашеный дом с анфиладой, фронтон которого выходил на дорогу. Дядя Зино остановил грузовик, не заезжая во двор. Во дворе, заросшем бородачом и песчанкой, примостился заржавевший грузовик. Дом казался нежилым; он скорчился под провисшей жестяной крышей. Высоко над ней поднимались раскрошившиеся каменные трубы. Джим видел дневной свет, пробивающийся сюда над крышей с другого конца двора. Весь дом просел, доски отошли и загибались, как стружка на частично отесанной палке. То был самый длинный, самый смешной дом из всех, что Джиму когда-либо доводилось видеть. Не знай он, кто ждет внутри, – возможно, и рассмеялся бы.

– Это дом твоего деда, – сказал дядя Зино.

– Да, сэр.

– Он сам его построил сразу после войны.

– А почему он такой длинный?

– Знаешь, все здесь говорят, что Эймос знал, как начать строить дом, но не знал, как остановиться.

– Ох…

– Сам Эймос говорил, что дом этот в один этаж в высоту и пять этажей в длину.

– И здесь родился мой папа?

– Да, в этом самом месте. И жил здесь, пока не спустился с гор.

– А дедушка мой сейчас там?

– Думаю, что да. Я слышал, что он серьезно болен. Ты готов?

Не успел Джим ответить, как две длинноногие девочки, лет четырнадцати-пятнадцати, выпрыгнули из кустов лавра и понеслись, как оленята, к дальней части дома.

– Я еще раньше их увидел, – прокричал дядя Корэн из кузова.

– Ну теперь мы знаем, каково купаться в ручье, – сказал дядя Зино.

– Кто они? – спросил Джим.

– Понятия не имею. Но думаю, что скоро мы это выясним.

Дядя Зино заехал во двор и остановился у старого грузовика. Через дверь с проволочной сеткой Джиму был виден весь дом до самого его конца, куда через заднюю дверь проникал яркий треугольник света. В промежутке между этими двумя дверьми дом выглядел зловеще темным. Дядя Зино посигналил, подождал несколько минут, потом вышел и обошел вокруг грузовика. Девчоночье личико выглянуло из-за стены справа от двери с сеткой и исчезло так же быстро, как и появилось. Другое личико, копия первого, показалось из-за стены слева от двери и мгновенно скрылось. Дядя Зино остановился на месте.

– Привет. Кто-нибудь дома? – позвал он.

– Вы – кто? – девчоночий голос прозвучал настойчиво.

– А вы кто?

– Мы первые спросили.

– Я Зино Макбрайд из Элисвилла. Там, в кузове, мои братья, Корэн и Элл. А на переднем сиденье мой племянник – Джим Гласс. Он внук Эймоса.

– У Эймоса нет внуков, – сказал второй голос.

– Это сын его сына Джима, – ответил дядя Зино.

Никакого ответа из дома не последовало.

– Сегодня у него день рождения, – попытался вставить из кабины дядя Корэн.

Где-то внутри дома Джим услышал сердитый шепот. Два личика снова появились в двери, но через минуту исчезли каждое за своей стеной.

– У Эймоса нет денег! – выкрикнула первая девчушка.

– А если у него что-нибудь припрятано, то это он должен нашему папе за то, что мы здесь живем, – сказала вторая.

– А вот это не нужно было им говорить! – прошипела первая.

Дядя Зино снял шляпу, пригладил волосы и посмотрел вверх, как будто задумался перед молитвой. Затем он опять надел шляпу.

– А теперь слушайте меня, – сказал он строго. – Мы приехали сюда не за деньгами. Если бы весь этот двор был усеян деньгами, мы бы не остановились, чтобы их подобрать.

Внутри дома стало тихо. Затем, одновременно, девочки медленно высунули головы. У них были удлиненные миловидные лица, карие глаза и пухлые губки. Между ними было еще больше сходства, чем между дядей Корэном и дядей Элом. Изучая Джима и его дядей, они закусили нижние губки. Джим подумал, что они выглядят немного диковато. Вылезать из грузовика у него желания не было.

– Если вам не нужны деньги, то что же вам здесь нужно? – спросила девочка слева.

– Мы просто хотим, чтобы Джим увидел Эймоса, пока не совсем поздно, – ответил дядя Зино, – Эймос и Джим – последние, в некотором роде. Только и всего.

Девочки с минуту раздумывали, потом повернулись и посмотрели друг на друга. Еще минута – и они опять взглянули во двор.

– Вы сможете его увидеть, но сначала вам придется подождать, – сказала девочка справа.

– Мы все мокрые, – пояснила та, что слева.

– Замолчи же! – прикрикнула та, что справа.

– Ну мы же мокрые!

– Мы подождем здесь, – сказал дядя Зино. – Просто скажите нам, когда будете готовы.

Ядовитый дуб, обвивший стены винодельни, сделал их практически невидимыми из-за окружавших кустов. Джим не разглядел этого строения, пока дядя Зино пальцем не обрисовал его контуры.

– А что это такое? – спросил Джим.

– То, что осталось, – сказал дядя Зино. – Эймос, должно быть, видеть этого не может.

Джим приблизился к руинам так, будто ядовитый дуб мог протянуть ветки и скрутить его. Опутавшие дверь лианы не позволяли ее открыть, однако на месте бывшего окна с низким подоконником между лианами оставалось небольшое пространство. Джим осторожно пролез, выпрямился и обнаружил, что находится внутри помещения, бывшего когда-то длинной, узкой комнатой. Целый лес корявых тополей пробился через искрошившийся цементный пол. Деревца, не доросшие еще до верха стен, тянулись к синему прямоугольнику неба. Внутри на стенах ядовитого дуба не было, хотя его побеги с новыми листиками уже заглядывали, как первопроходцы, свешиваясь сверху со стен, и прокрадывались через окна. Солнце осветило листья лиан, обвивающих окна вдоль северной стены, и они отбрасывали на пол тени с зеленой подсветкой.

Сквозь деревья Джим протиснулся к дальней стене. Он представил пол без проросших через него деревьев, крышу, отделявшую пол от неба, своего деда, склонившегося над бурлящим самогонным аппаратом, налоговых инспекторов с фонарями. Однако он обнаружил, что на картинах, возникавших перед его мысленным взором, были только тени – призрачные и бесцветные, движения которых не имели смысла. Само здание казалось слишком старым, и не более того. Даже слов, которые он