сказал сам себе: «Мой папа видел, как сожгли этот дом», – оказалось недостаточно, чтобы Джим представил себе нечто большее, чем старый дом, в котором он сейчас находится.

Дойдя до дальней стены, он похлопал обеими руками по ее кирпичам, как будто дошел до базы в трудной игре. Вокруг его ног на полу валялись остатки угля, осколки стекла и разбитой посуды. Джим подобрал кусочек цемента, нацарапал на стене: «ДЖИМ», затем выбросил его через покрывающий ближайшее окно занавес из ядовитого дуба. Джим сел на корточки и наполнил карманы осколками посуды, будто это были те самые вещи, в поисках которых он проделал весь путь. В пространстве между лианами у противоположной стены комнаты появилось лицо дяди Зино.

– Давай уже, Док, выходи, – сказал он. – Пора.

Девчонки, втиснувшие себя в воскресные платьица для маленьких девочек, стояли босиком на вершине лестницы. Влажные волосы их были зачесаны назад и завязаны огромными бантами.

– Я – Ада, – сказала девочка слева.

– Я – Бет, – проговорила девочка справа.

– Бет – Рехобет, – передразнила Ада.

Бет, разозлившись, обернулась к сестре.

– Это есть в Библии, – сказала она.

– Эй, – сказала Ада, обращаясь к дяде Корэну и дяде Элу. – А вы что, близнецы?

Дядя Корэн и дядя Эл развернулись и посмотрели друг на друга.

– Нет! – заявил дядя Корэн.

На лице Ады промелькнула легкая улыбка. Голова ее медленно склонилась на одну сторону.

– И сколько вам всем лет? – спросила она.

– Как думаешь, сколько нам? – спросил дядя Корэн.

– Не будем уходить далеко от темы, – вступил дядя Зино. – Кто ваш папа?

Дядя Корэн подмигнул Джиму.

– Робли Джентайн, – сказала Бет.

– Получается, что Джим – ваш кузен. Его бабушка Аманда была сестрой Робли.

– А мы знаем, – царственно произнесла Бет, даже не посмотрев на Джима.

– И как это получилось, что вы здесь живете? – спросил дядя Эл.

– Потому что наш папа нас заставляет, – сказала Ада. – Мы едва терпим.

– Ничего подобного.

– А вот и да! Эймос – отвратительный. Нам хочется жить где-то в другом месте.

Ада бросила взгляд на Джима. Он испугался, что она сейчас слетит с крыльца.

– Нам можно увидеть Эймоса? – спросил дядя Зино.

Внутрь вы не можете войти, – заметила Ада.

– Наш папа сказал, никого в дом не пускать, – добавила Бет.

– Можете вон оттуда заглянуть, – сказала Ада, указывая на окно справа от входной двери. – Он лежит на кровати.

Джим оставил дядей и поднялся по ступенькам. Ада и Бет посторонились, и он прошел мимо них на крыльцо. Казалось, что ноги ему не принадлежат – они двигались отдельно от тела. Джим видел, как башмаки его ступают на изъеденные временем доски, а сам он, казалось, летел над ними и видел их с огромной высоты. Мальчик подошел и робко дотронулся кончиками пальцев до проволочной сетки, прикрывающей окно. Когда он склонился к окну ближе, кислый, вонючий запах обдал его и чуть было на вытолкал назад. В горле ощущался вкус этого зловония и ржавой проволоки.

Когда глаза привыкли к свету, он разглядел кровать, придвинутую близко к окну. Посередине кровати лежал старик, абсолютно голый, лишь ниже пояса прикрытый подоткнутой простыней. Его тело, казалось, было составлено из острых палок, накрытых серой бумагой, наподобие осиного гнезда. Пожелтевшие когти на пальцах рук и ног изогнулись. Голова старика лежала на спутанной куче его длинных белых волос. Его белая всклокоченная борода пробивалась и на его впалых щеках. Из темного овала его рта раздавались булькающие и скрежещущие звуки. Джим торопливым круговоротом мыслей пришел к осознанию того, что дед его вот-вот умрет.

Ни рассказы о том времени, когда мама и его дяди знали Джима Гласса старшего и жили с ним, ни все то время, пока Джим воссоздавал образ своего отца по их рассказам, – ничего из этого не сделало отца Джима более реальным для сына, чем биение сердца Эймоса Гласса. Джиму все время казалось, что они с отцом играют в какую-то игру, что тот где-то впереди, просто скрылся из виду и наблюдает за ним. Будто он смотрит, как Джим, разыскивая его, открывает шкаф, заглядывает под кровать. И, хотя мальчик знал, что такого не бывает, все же втайне надеялся, что вот завтра может наступить такой день, когда он найдет следы отца, сможет повстречать его на лесной тропинке, увидеть сидящим на камне возле реки. И только теперь благодаря Эймосу он понял, что это возможно. Когда Эймос умрет, отец Джима станет человеком из Библии, человеком древности, человеком без лица, который уходит все дальше туда, где его уже невозможно будет разглядеть. Как только Эймоса не станет, Джим будет так одинок в этом мире, как никогда еще не был.

Джим подался вперед, так что его нос заерзал по проволочной сетке. Эймос дышал с пугающим отчаянием рыбы, выброшенной на берег реки, отыскивая среди резкого света и непривычного воздуха вещи, которые были ему нужны, но которые он давно оставил позади, в том мире, который знал. Джим увидел, как его молодой отец, с уложенными в походном мешке вещами, выходит на дорогу. Отец посмотрел на Джима и помахал ему рукой. Джим тихо поскреб сетку ногтями. Он почувствовал себя слабым, будто у него не было сил говорить так, чтоб его голос мог пройти за проволочную ограду окна.

– Дедушка? – прошептал он.

Отец его повернулся и пошел вдоль по дороге.

– Дедушка? Это я, Джим.

Когда Эймос открыл глаза, ноги Джима чуть было не унесли его прочь. Глаза у старика были блестящие, свирепо-синие, те самые, о которых Джим слышал много в разных историях. Правда, сейчас их цвет изменился из-за катаракт, напоминал небо, отраженное в воде или увиденное через замутненное стекло.

– Эй, дедушка! – позвал Джим. – Я пришел тебя навестить…

Эймос не ответил, и тогда Джим слегка нагнул голову, стараясь, чтобы его лицо попало в поле зрения старика. Но какое бы положение он ни принимал, взгляд дедушки оставался сфокусированным на чем-то другом, на чем-то далеком-далеком, куда Джим передвинуться не мог. Когда глаза деда вновь закрылись, Джим убрал пальцы с решетки окна и повернулся к Аде и Бет.

– Он не знает, кто я, – сказал Джим.

– Он теперь никого не узнает, – пояснила Ада.

Джим забрался на небольшой валун, находившийся на лысом склоне горы у края долины и стал почти таким же высоким, как и дяди. Казалось, что свет позднего послеполуденного солнца поднимается снизу.

– И как тебе вид отсюда, Док? – поинтересовался дядя Зино.

Джим пожал плечами. Он не знал, куда смотреть, не знал, что ответить.