– Именно это я им и сказал, одновременно посоветовав никого из русичей не задирать. И подумать, для чего дону Илье их губить? Наоборот, – говорил я матросам. – Если Бог, с которым дон Илья встречался на том свете, вернул ему жизнь и отправил обратно, то Он должен и их, матросов, оберегать! Иначе как русский боярин попадёт туда, куда ему попасть надо? А то, что паразиты попритихли, так вам от этого только польза. Вы теперь хотя бы сухари без червей едите и солонину без тухлого запаха!

– Получается, ты, дон Рамон, предотвратил бунт?

– Бунт или не бунт, но несколько глупых голов на плечах оставил. Вместе с так необходимыми в плавании умелыми руками. Экипаж более-менее успокоился. Придурок Хосе не в счёт, у него с головой всегда были нелады. А дурная голова, как известно, другим частям тела покоя не даёт, что подтвердил другой недоумок, на тебя кинувшись. Вот и упокоились двумя тушками.

Мы немного помолчали. Я медленно крутил в руке серебряный кубок и думал, для чего Рамон мне это всё говорит? Хочет показать, что он пользуется авторитетом среди команды? Или информировать меня, что я ему должен за предотвращённый бунт? А может, хочет показать свою лояльность к нам?

– Очень хорошо, что между русскими и испанцами на маленьком кораблике, затерянном в океане, царит мир и взаимопонимание, дон Рамон, – произнёс я. – И от всех своих товарищей я благодарю вас за это, благородный кабальеро!

– Я принимаю вашу благодарность, но хочу напомнить, что я не благородный кабальеро, а простой моряк, – сказал Рамон. – Ты и твой родственник, дядя, единственные дворяне на этом корабле, а я из нетитулованных людей. Только воля моего нанимателя и согласие вашего князя дали мне возможность командовать этим судном. И то до порта назначения, а потом снова боцманить. Капитаном корабля мне не стать. У меня нет знакомых судовладельцев, которые согласились бы доверить мне корабль, даже небольшой. А на собственный я не заработаю и за всю оставшуюся жизнь.

В словах Рамона послышались нотки сожаления и грусти. Мой обострившийся слух явно их различил. Карьерный рост весьма заманчивая штука. Но простой матрос знает свой потолок. При благоприятном стечении обстоятельств, плавая с одним капитаном долгое время и хорошо себя зарекомендовав, при наличии вакансии и обладая необходимыми знаниями матрос мог стать боцманом. Достигнув этого, он о большем и мечтать-то не будет! На капитана надо учиться, а это деньги, и не малые. Отсюда напрашивается вывод: человек, сидящий передо мной, уже имел статус выше нынешнего, но по каким-то причинам утратил его. Мне стало любопытно и я решил ускорить процесс раскалывания Рамона:

– Мне понятна твоя грусть о близком, но, как тебе думается, недостижимом. Чем я могу помочь благородному кабальеро?

Рамон, чуть скривив губы, с досадой в голосе произнёс:

– Я не кабальеро…

– Да бросьте, дон Рамон, – я приподнялся из-за стола и встал, опершись на него руками. – Вы дворянин или были им совсем недавно. Я приглядывался к вам.

Временный капитан отшатнулся и уставился на меня. В его глазах мелькнула тревога. А я продолжил:

– Не только я вам интересен, вы мне тоже. Вы отличаетесь от окружающих вас матросов. Вас выдаёт манера говорить. Грамотно выражаете свои мысли, правильно строите фразы, не как простолюдин. Ваши руки хоть и загрубели от тяжёлой работы, но сохранили свою аристократическую форму: запястье узкое, пальцы длинные. Матросы держатся с вами, как с офицером, а не как с одним из вчерашних матросов, выбившимся в боцманы. Если посмотреть на ваше лицо, особенно когда вы наблюдаете, как команда работает – на нём появляется выражение командира высокого ранга, привыкшего повелевать, а не дублировать чьи-то распоряжения. Такое же, как на лице князя Северского или дона Мигеля, капитана. Один в один! Даже у дона Педро нет такого выражения, хоть он и второй по статусу на корабле. – Я выпрямился и шагнул к окну. Мне показалось, или так оно и было, что за ним мелькнула тень. Шалит нечистая сила! Как важный разговор, так за окнами шастать начинает, уши греть. Я плотно прикрыл окно и продолжил:

– И дон Мигель, и дон Педро разговаривают с вами не как с подчинённым, а как с равным. Чем это можно объяснить? Тем, что они знают, кто вы на самом деле. И ещё. Из этого шкафа, – я указал пальцем, – пропали навигационные приборы. Красть их некому. Никто на галеоне, включая и меня, пользоваться ими не умеет. А «простой» боцман, – я выделил голосом слово «простой», – умеет! Я видел, как вы сегодня с ними работали. Поэтому у меня к вам несколько вопросов, кабальеро: что означает ваш рассказ, чего вы от меня хотите и кто вы на самом деле?

Рамон сидел, выпрямившись, с каменным лицом, и только бледность и двигавшиеся на скулах желваки выдавали его душевное состояние. Пауза затягивалась. Я взял кубок и отпил глоток. С хрустом разгрыз сухарь. Этот звук, видимо, помог Рамону сбросить оцепенение и посмотреть на меня. В его глазах я увидел сложную гамму чувств, но в них отсутствовала злоба и агрессия. Только растерянность, досада и, почему-то, облегчение. Постепенно гамма сменилась гармонией, и на меня смотрел уже успокоившийся, принявший решение человек.

– Я поражён вашими словами, дон Илья, – ровным голосом произнёс Рамон. – Мы ведь с вами практически не общались. Вашей наблюдательности и умению делать логические выводы на основе скудной информации могут позавидовать и иезуиты. Отвечаю в порядке заданных вопросов.

Он поставил на стол недопитый кубок и начал говорить:

– Я весь рейс приглядываюсь к вам, русичам. К вашему поведению, отношению друг к другу, к иным людям, простых воинов к дворянам. Как ваши благородные доны относятся к простолюдинам и воинам. Откровенно говоря, я поражён! Вы все как братья, а ваш герцог – всем вам отец родной! По слову которого любой из вас готов сделать всё. Он заботится о вас, следит за тем, как живут его люди, и старается эту жизнь облегчить. К примеру, питание. На испанских кораблях каждому матросу выдаётся провиант на неделю по установленным нормам. И что матрос с ним будет делать, съест сразу или частями, сырым или будет сам варить и жарить, никого из обитателей шкафута не интересует. Повар существует на корабле только для командования. А ваш герцог, узнав об этом порядке, поговорил с капитаном, и повар стал уступать своё место вашему кашевару. Который готовит, кстати, лучше капитанского. Узнав об этом, матросы каким-то образом договорились с нашим покойным мастером поварёшки, и он стал готовить на всю команду. Правда, приворовывая. Потому, наверное, и не выжил в тот шторм, когда вы песни пели и смеялись, а матросы тряслись от страха. Вот это тоже мне в вас понравилось. Вы не умираете раньше смерти!

– Дон Рамон, – перебил я собеседника. – Мы, русичи, тоже не идеальны. Как и в каждом народе, у нас есть и грешники, и праведники. Но большинство из нас старается жить по Заповедям Божьим, хоть и не всегда это получается. Раньше, когда Заповеди Его были ещё не известны на Руси, мой народ жил по своим Заповедям. Они ни в чём не противоречат Господним: почитай свой Род, защищай землю свою, живи по правде, помогай ближнему, чти родителей. Вы, католики, называете нас, православных, ортодоксами. Правильно! Мы на своей земле приняли и сохранили в чистоте учение Христа, принесённое Иоанном Предтечи. В другие страны и народы другие ученики Христа тоже несли Слово Его, но там нашлись люди, которые стали это Слово искажать. Произошёл раскол в христианстве, и образовалось католичество, новое вероисповедание. А у нас, православных, всё осталось так, как преподал Первоучитель. И ещё, что у нас есть, так это веротерпимость. Мы уважаем веру других и не насаждаем свою. В православие человек другой веры переходит добровольно. Бог един, а кто как Его славит дело самого верующего. Лишь бы иноверцы не вмешивались в дела наши, не учили, как нам жить и не хулили нашу веру. Но я не знаю таких случаев, чтобы кто-то из православия добровольно переходил в иную веру. На смерть шли, но вероотступниками не становились! Вот так. Извини, что перебил. Продолжай, слушаю.