Ведь наши предки назвали всеобщий и повсеместный эквивалент денег – золото. «Золото» – расшифровать можно двояко: гласные буквы в древних языках не прописывались, «о» легко менялось на «а», читались слова в одних языках слева направо, в других – справа налево, да и порядок слогов менялся, но не произвольно, а строго в соответствии с контекстуальным значением слова. «Золото» – «лоза-то», которую следует бережно растить, чтобы стремилась лоза на встречу с прародителем Ра – Солнцем, дарила радость – ведь «дар» – это «рад» и «род» в обратном прочтении… «Лоза-та» – «золото», доверенное «добрым виноградарям», – оживляла своим теплом, нетлением и блеском мир человеков, давая им уверенность, веселие и пропитание в жизни бренной. А можно в слове «золото» расслышать и другое: то, чем оно и становится для душ нестойких и алчных: «золото» есть «зло-то»! И – «зола-то». Тлен. Смерть. Нежить.

Корсар встряхнул головой. «Самое время» он выбрал для философичных умствований и обобщений. Словно кто-то в этой жизни может что-то для себя выбрать – а время особенно… Хотя… Время – всего лишь то, чем мы его наполняем. Значит, он, Корсар, выбрал правильно.

Ну а то, что он только что убил человека, – его уже не волновало. Устал? Или – стал «измененным», как принято называть «иных» почти во всех нынешних фильмах или книгах… Такого – и убить не грех, а – доблесть.

Или – «измененным» стал этот неведомый водитель Костян, так и не узнавший, кто такой Константин Великий, что был тезкой? И лежал вот теперь бездвижным трупом… И стал он «измененным» – чудовищем, одержимым монстром, поставившим человеческую жизнь в подножие пачки крашеной бумаги! – не прихотью каких-то снадобий или волей колдовства, шаманства, черного чародейства… Нет.

Просто Корсар… оказался вдруг беззащитен! И Костя – набросился на него, скорченного болезнью, судорогой, видениями, а по сути – отравленного и почти убитого неведомым ядом, чтобы убить самому – немедленно, сейчас! Ради мешка с разноцветной бумагой, именуемой деньгами… Но это – не простая бумага: это – символ. Довольства, роскоши, неги, удовольствий, радости, комфорта… Что там забыто для полного счастья? Ну да – бессмертие! Каждый знает, что смертен, наверное, если он обладает в этом мире многим – оставлять это куда горше…

Константин стал «измененным» по своей воле и – в своей обычной жизни… Кому тогда нужен Корсар как культуролог?! Какие тайны он может приоткрыть людям, если никому ничего не нужно, кроме денег – по сути, набора символов, ведущих к удовлетворению чревоугодия, похоти и лени!

Стоп! Значит – все-таки открыл?! Если его, Корсара, или ради сохранения этой тайны, или ради ее уничтожения, то ли вербуют, медленно убивая, то ли убивают, вербуя намертво?! Бог знает.

В любом случае пора делать ноги. Бежать. Но мысль о том, что быть пристреленным на бегу, словно мечущийся заяц, ничуть не лучше, чем…

Да. Дима – просто загрустил, да что загрустил – затосковал, привалившись к сиденью машины. Сидел, не желая ничего делать, никуда идти, да и двигаться – тоже не хотелось. Просто просидеть так оставшиеся семь часов и… Умереть? Нет! Не дождетесь!

Во-первых, чутье гласит, что просто так умереть ему уже никто не даст. Во-вторых – не хочется. Да и – зачем во-первых, когда хватит – во-вторых. Правда, жизнь Корсару теперь предстоит «веселая»: как оправдать штабеля трупов? Не каким-то охотникам, а самым своеобычным «правоохранительным органам» – следствию, прокуратуре, суду, – работающим как паровоз братьев Уайт: строго по рельсам. Причем задний ход отключен давно и, видимо, навсегда. А поворачивать в сторону паровозы не умеют.

Ладно. Жизнь покажет. Если продлится, а пока…

– «Где же ты и где искать твои следы, как тебя зовут – никто не может мне подсказать…» – напел Корсар вслух. Потом открыл ноутбук, включил программу, набрал на мобильном номер. Услышал в трубке после пятого гудка:

– Генерал Игнатов!

– И что скажешь хорошего, Игнатов?

– Кто это? Представьтесь?

– Конь в пальто!

– Корсар?..

– Не узнал? Богатым буду… Да ладно – уже стал.

– Послушай, Дима, где ты?

– В Караганде!

– Я серьезно! Тебя разыскивают по обвинению в убийстве девушки…

– И только-то? А еще пять трупов – на кого повесили?

– Все шутишь…

– Да какие шутки – чистая правда! Ты мне скажи вот что, генерал. Ты – Сашку Бурова нашел? Нигде? Ни в моргах, ни в больницах? Обнадеживает. Но работаете – плохо!

– Корсар, ты совсем оборзел, понял?! Будишь в пять часов утра…

– Тогда слушай еще вот что… – бесцеремонно перебил генерала Корсар. – Высвети мне по своим каналам девушку… Ольга Белова, лет около тридцати, корреспондент The Daily Majestic в Москве и России. Когда надо? Вчера! Нет. Я сам позвоню.

– Корсар! Если ты не объявишься у меня сейчас же, я не могу гарантировать…

– А кто в наше время и что – может нам гарантировать, а? Тебе, мне, стране?

– Не юродствуй! Я о…

– Бай, генерал. Досматривай сны.

Корсар нажал отбой. Сидел и молча смотрел на еле видимую крапинку на ветровом стекле.

Генерал Игнатов застыл перед монитором компьютера. На мониторе – карта Москвы, сплошь испещренная оранжевыми точками, укоризненно мерцала.

Он бросил взгляд на стоявшего рядом офицера. Тот – только развел руками.

– Почему? – шелестяще, со скрытой угрозой спросил генерал.

– Он активировал программу сокрытия абонента.

– Стандартную?

– Если бы. Стандарт дополнен очень сильной авторской разработкой. Поэтому…

– Что по бойне на Воробьевых горах?

– Пока… ничего нового. Там был какой-то… черный человек.

– Кто?

– Мотоциклист. Весь в черном.

– «Черный человек на кровать мне садится, черный человек спать не дает мне всю ночь»[33], – морщась, пробормотал Игнатов.

– Утром станет яснее.

Генерал Игнатов встал из-за стола казенного кабинета, подошел к окну, резко отдернул портьеру. Сощурились оба разом: и генерал, и офицер-порученец; красные ободки вокруг глаз заставили обоих прищуриться и прикрыть глаза темными очками.

Игнатов некоторое время смотрел на пустынную еще в этот час площадь перед зданием, потом сказал, жестко, сквозь зубы:

– Утро в этой жизни наступает не для всех.

Каждый человек знает точно, что он – смертен, и знание это – ложно! Мысль эта была настолько простой и понятной, что все происшедшее ранее показалось несущественным. Утро. И если ночью все кошки – серы, то утром все – нежно, молодо и полно трепетным предчувствием тепла, света, жизни и радости… Ура!