Она поняла, что ее узнали.

— Да. Я его мать, — в который раз призналась она.

— И теперь вы занялись вот этим? — удивился мужчина, указывая на листовку.

Охотница помнила, что в тюрьме есть своего рода кодекс чести и тех, кто причинил вред женщинам и детям, там не уважали. И хотя ей была неприятна мысль, что она использует смерть Валентины в своих целях, она кивнула. Ей нужна была помощь этого человека.

Бармен глубоко вздохнул и посмотрел на нее:

— Ладно. Что вы хотите знать?

— Две недели назад сюда приходила женщина, на вид лет шестьдесят — шестьдесят пять.

— Вы знаете, как она выглядит?

— К сожалению, нет. Но возможно, она была не одна. Быть может, вы запомнили кого-то особенного, кто-то из мужчин много выпил и буянил, что-то в этом духе? Устроил скандал?

Мужчина покачал головой:

— Нет, все наши клиенты, как правило, люди в возрасте. Как вы примерно. Не обижайтесь, — добавил он.

Охотница не считала себя пожившей, но предпочла сделать вид, что это не важно.

— Ничего страшного.

— Марио говорит, клиенты у нас постоянные, все друг друга знают, обычно не дебоширят. Иногда он их даже угощает, потому что его друг на этих вечерах втюхивает им свою посуду. — Мужчина ушел от темы. — Хотя, если подумать… Кажется, это было как раз недели две назад…

— Что?

— Был тут один. Высокий такой, крепкий, одет в черное, тонированные очки. Волосы странные такие, как будто их приклеили к голове. Блондин.

Охотница записывала приметы в блокнот, надеясь на продолжение. Возможно, описание удастся сравнить с санитаром, которого она видела на записях с камер больницы.

— Не знаю, бывал ли он здесь и раньше, — я же говорю, я сам здесь недавно.

— А почему вы его запомнили?

— Он был гораздо моложе остальных. Я подумал, что здесь, в компании старушек, ему нечего ловить. — И снова: — Вы уж не обижайтесь.

Охотница в этот раз действительно не обратила внимания на последнюю фразу, сосредоточившись на главном.

— Вы не помните, он был с кем-то?

— Да, он болтал с постоянной клиенткой.

— Как вам показалось, они были давно знакомы или в первый раз здесь встретились?

— Понятия не имею, но я видел, что они ушли вместе.

Охотница почувствовала, как от волнения внутри все заклокотало.

— Вы знаете, как ее зовут?

— Кажется, Магда, — ответил бармен. — Магда Коломбо.

Бессонная ночь тянулась бесконечно. Наконец около шести девочка с фиолетовой челкой поднялась с кровати и пошла вниз, в отцовский кабинет. В доме стояла тишина, слышался только стук костылей.

Как она и думала, отец уже проснулся.

Каждый день перед тем, как отправиться в офис, он проводил время в кабинете, читая газеты. Ежедневный ритуал дополнялся серебряным подносом, на котором стояла чашка черного кофе без сахара.

Стучать девочка не стала — подождала, когда отец сам ее заметит.

— Что такое, милая? — удивился он. — Ты чего так рано вскочила?

— Мы можем поговорить? — спросила она, подойдя к столу.

— Мне скоро нужно выезжать в аэропорт, — сказал Роттингер, подчеркивая, что времени у него нет. Затем он снял очки и внимательно посмотрел на дочь: — Что случилось?

— Я все думала о том человеке, который спас меня на озере…

Отец промолчал, всем своим видом показывая, что не хочет вдаваться в обсуждения.

— …Я подумала, нужно его найти, отплатить за помощь.

Отец улыбнулся.

— Если бы он дал о себе знать, я бы так и сделал, — заверил он.

— Почему ты сам его не найдешь?

Роттингер откинулся на спинку кожаного кресла:

— Ты намекаешь, что я должен публично предложить денег за твое спасение, чтобы он объявился?

«Именно, черт возьми, — подумала она. — А что же еще?»

— Ты не понимаешь, сколько проходимцев потянутся к нам? Сколько мошенников, сумасшедших, не говоря о журналистах.

Девочка хотела возразить, что все эти люди пугают ее куда меньше, чем таинственный незнакомец, не давший ей утонуть. Наверное, она в нем ошиблась и он вовсе не ангел. Кажется, он опасен, а она по глупости впустила его в свою жизнь. Но она не могла поделиться с отцом своими домыслами, иначе пришлось бы рассказать и все остальное. А инженер Роттингер был так уверен, что у него все под контролем — его жизнь и жизнь всех вокруг; он бы не выдержал столкновения с реальностью.

— Кажется, ты против.

Отец покачал головой, недовольный тем, что она продолжает упираться.

— Давай это решат взрослые, хорошо, детка? — с некоторым раздражением снисходительно проговорил он и вновь занялся своими газетами, показывая, что разговор окончен.

Девочка не двинулась с места. Пожелай она сейчас, она могла бы мгновенно сломать отца и разрушить его иллюзию собственного всевластия. Достаточно сказать ему правду, как и должна поступать дочь с тем, кто подарил ей жизнь.

— Помнишь, когда мне было три года, я спала, а ты меня разбудил. Посадил в машину, и мы поехали на смотровую площадку и сидели там часами, глядя на озеро, не выходя из машины, — сказала она. — Ты, наверное, думаешь, что я была еще слишком маленькой и не помню, а я все помню.

— Мы с тобой ждали заката, — ответил отец.

— Ты тогда заплакал. Почему?

Она специально выдержала паузу. Девочка никогда не говорила об этом с отцом — она была уверена, что для этих слез были свои причины. Видимо, Роттингер не всегда был таким сильным, каким хотел казаться. В нем тоже проскальзывала какая-то хрупкость, и она могла сделать его человечнее в глазах ребенка. Если и правда так, девочка могла бы ему довериться. Между ними возникла бы прочная связь, и она рассказала бы ему обо всем, что чувствует, и плохое, и хорошее.

— Малыш, ты ошибаешься, — холодно отрезал отец, пресекая ее попытку сблизиться. — Ты была совсем крошкой, ты не можешь этого помнить.

Она явно была разочарована.

— Мне стало интересно, как бы ты отреагировал, если бы я умерла тогда, две недели назад?

— Меня бы это убило, — признался отец.

Девочка не знала, верить ему или нет. Она взялась за костыли и уже собиралась развернуться и пойти обратно в кровать, но услышала, как отец прокашлялся.

— Если можно, не надевай пока те часы от «Картье», которые тебе подарила бабушка на Рождество.

Девочка посмотрела на отца, пытаясь угадать причину этой просьбы.