Ничего не происходило. Время от времени изнутри доносились голоса, но слов я не разобрала.

Я долго просидела в темноте. Ушедшие минуты сложились в час. Густой неподвижный воздух нагонял дремоту.

А потом кто-то расстегнул молнию, в шатре обозначилась дверь и из нее вышли двое — оба в белых защитных костюмах. Склонив головы, они тихо, но оживленно о чем-то говорили. Я подалась вперед, вглядываясь в шатер позади них. Дверь открыли всего на минуту, но кое-что рассмотреть я успела. Внутри находился еще один шатер, поменьше и прозрачный, а в нем — растения. Стены того, другого шатра были из стекла. А за ними — цветы. Что-то вроде маленького парника? Ярко-зеленые листья, розовые, оранжевые, белые и красные соцветия, залитые мягким золотистым светом. Словно картинка из книжки сказок, яркая и теплая, другой мир, живые растения, цветущие растения — растения, которых я никогда прежде не видела и которых не существовало в моем мире безликих фруктовых деревьев.

Один из тех, кто прятался в шатре, зашагал вдруг прямо ко мне. Я затаила дыхание. Человек все приближался. Я встала и отступила назад. Он замер и прислушался, будто почувствовав мое присутствие. Двигаться я боялась, поэтому замерла в надежде, что деревья меня скроют. Постояв еще немного, он развернулся и направился обратно к шатру. А я побежала прочь. Я бежала со всех ног, бежала обратно к ограде, стараясь не шуметь.

Итак, я что-то видела. Но не знала что. Ограда, коробки, шатер. Все это казалось мне совершенно бессмысленным.

Ни здесь, ни в больнице я не нашла того, что хотела. Никто так и не дал мне ответа. И сына моего мне тоже не отдавали.

Добежав до ограды, я вылезла на прежнем месте и прошла мимо храпевшего охранника.

И остановилась. Оглянулась на ограду. Вей-Веня здесь нет. Его вообще нет в этой части страны. Он там, откуда привезли эти растения. В Пекине.

Как же красиво цветет черника! За зиму я успевал об этом забыть, но каждый раз, когда в мае Мэн встречал меня бело-розовыми холмиками, я останавливался и не мог насмотреться. Да, о такой красоте надо книжки писать, вот только без пчел цветы — просто цветы, а не ягоды, цветами не прокормишься. Поэтому, встречая нас, Ли каждый раз облегченно вздыхал. Он, видать, расхаживал по своим черничным полянам, смотрел на цветы и жалел, что они не умеют опылять сами себя и что из-за этого он с потрохами зависит от какого-то потного пчеловода из другого штата и его потных помощников.

Мы приехали туда на три недели. Ли платил восемьдесят долларов за улей — деньги очень хорошие, но я знал, что многие берут и больше. Гарет, например. По сравнению с ним я обходился дешево. К тому же за свои деньги Ли получал прекрасный товар. В каждом улье с рассвета и до заката трудилось пятьдесят тысяч пчел. Радостных и довольных. Из каждого улья доносилось бодрое жужжание. Жаловаться Ли было не на что. Я приезжал к нему каждую весну с того самого года, как ферма перешла к нему, и благодаря моим пчелам ягод у него было пруд пруди.

Я едва успел выйти из машины, как Ли едва не сбил меня с ног. Худой, кожа да кости, в огромных ботинках, коротковатых брюках и грязной панаме, он схватил мою руку своей — тощей и костлявой — и так долго тряс, словно боялся, что я испарюсь вместе с пчелами и те не успеют сделать то, зачем приехали.

Мне показалось, что в прошлый раз рука у него была помясистей. И шевелюра погуще.

Он заулыбался, явив добрую половину своих лошадиных зубов. Я тоже улыбнулся:

— Ты гляди-ка, сколько у тебя морщин повылезло!

Ли ухмыльнулся:

— На себя посмотри!

Вообще-то от нас до Мэна путь неблизкий, и я вполне мог бы подыскать себе работу не так далеко. Но за все эти годы Ли стал мне вроде друга, и я, можно сказать, ездил сюда и ради него тоже. Мы столько успевали обсудить — он все выспрашивал про пасеку и про пчел и не уставал слушать. Я в шутку часто называл его фермером-профессором. В девяностых, проучившись много лет в университете, Ли вдруг загорелся желанием купить старую развалившуюся ферму. В те времена он прекрасно знал, как оно должно быть. В теории. И планировал, что ферма его будет специализироваться на экологически чистой продукции.

Ну да, держи карман шире. Шли годы, Ли успел сделать и все ошибки, о которых рассказывалось в учебниках, и те, о которых там не говорилось. На поверку оказалось, что книги все врут.

За последние годы он совершенно изменил способ ведения хозяйства, теперь ферма его не отличалась от множества других, и по полям здесь тоже ползали гигантские опрыскиватели. Впрочем, на месте Ли я поступил бы так же.

Я кивнул в сторону Тома, стоявшего чуть поодаль:

— Помнишь Тома?

Том подошел поближе и послушно протянул Ли руку.

— Ты глянь-ка, — удивился Ли, — в прошлый-то раз ты был в два раза меньше. (Том вежливо посмеялся.) Приехал, значит, с отцом.

— Ну вроде того.

— А учеба как же?

— Отпустили.

— А тут ему чем не учеба? — сказал я.

* * *

Ребята отогнали грузовики, и наступила тишина. Ульи мы уже расставили, и теперь во дворе остались только Ли и мы с Томом. Том сидел в машине. Читал, наверное, а может, спал. Последние несколько часов он все больше помалкивал, но все, о чем я его сегодня просил, Том выполнял, и неплохо.

Ли снял перчатки, поднял сетку и закурил.

— Ну вот, теперь надо только подождать. Прогноз погоды я посмотрел, дождя вроде не будет.

— Вот и хорошо.

— Небольшие осадки обещают, но не скоро.

— Если небольшие — это не страшно.

— И у меня теперь новые изгороди.

— Отлично.

— На случай, если эти пожалуют.

— Будем надеяться, это их остановит.

Мы умолкли. Я представлял, как здоровенные медвежьи лапы ломают улей, и никак не мог избавиться от этой картинки.

— Если что, платить все равно тебе, — сказал я.

— Спасибо. И без тебя знаю. — Он глубоко затянулся. — Готовишь, значит, смену? — спросил Ли, мотнув головой в сторону машины, где сидел Том.

— Пытаюсь.

— А ему-то самому хочется?

— Да вот как раз сейчас решить пытается.

— А зачем ему вообще учиться? Может, пускай лучше дело осваивает?

— Но ты же ходил в колледж.

— Вот-вот, поэтому я знаю, о чем говорю. — Он криво усмехнулся.

* * *

Первые пару дней на новом месте пчелы ведут себя тихо. Затаиваются и из улья почти не вылетают. Однако немного погодя начинают совершать короткие вылазки наружу — проверяют, что их тут ждет. И со временем такие полеты становятся все протяженней.

На третий день пчелы совсем осмелели и воздух наполнился жужжанием. Ли уселся прямо среди кустиков черники, метрах в пятидесяти-шестидесяти от ульев. Наклонив голову, он сосредоточенно шевелил губами и меня не видел.