Луг я решила обойти по опушке леса, насколько возможно долго оставаясь в тени деревьев. Наконец сень леса оборвалась. Сделав глубокий вдох и убрав нож в сумочку, я согнула руку и покрепче сжала ремешок сумки. А потом стремглав бросилась по траве. Никогда еще мне не было так холодно. Солнце скатилось за западный край долины, но его свет еще задержался ненадолго золотым полотном на траве. Сначала я бежала к маленькому белому зданию, но на бегу начала сомневаться. Память стала меня подводить. Когда Торгу вез меня в темноте, у меня сложилось лишь смутное впечатление: выкрашенное белым квадратное строение с деревянной дверью. Из-под двери сочился свет. Это может быть что угодно — дом фермера или, того хуже, кабак. Даже в таком отчаянном положении, как мое, не самая разумная идея заявиться в темноте в деревенский бар, облаченной лишь в занавеску из дешевой коммунистической гостиницы. За зданием перекатывалась под ветром темнеющая трава. Склон уходил в глубокую тень — наверное, шоссе. Часовня (или чем бы это ни было) стояла рядом с ним. Торгу и греки станут искать меня вдоль дороги. Я остановилась перевести дух.

Ассистенту продюсера «Часа» непозволительно допускать ошибки. Если облажаешься, укажут на дверь. Никаких гарантий контракт не предусматривает. У всех нас сходный контракт с самой жизнью, только большинство об этом не знает. И в тот момент я разглядела табличку и сказала себе, что строение у дороги станет катастрофической ошибкой, а потому от него придется отказаться. Надо уходить из долины вдоль шоссе. Утерев слезы разочарования, я стиснула зубы, уняла дрожь, пригладила обрывки занавески, крепче сжала ремень сумочки и рысцой побежала на запад в сгущающиеся сумерки.

Когда я добралась до гряды, под ногами у меня раскинулся вид из фантастического сна: долина, за ней земля уходит вниз водопадом, а за оскаленными вершинами гор розовыми соцветиями вспыхивают облака. Шло время, на небе проступили звезды, и какое-то время я двигалась так, словно мои мышцы были созданы из воды и воздуха. Я шла приблизительно на север, но вскоре сбилась с пути. От напряжения я не чувствовала боли, пока совсем не стемнело, и я не споткнулась о камень и не покатилась в овраг. Мне хотелось остаться там, полежать, но я вынудила себя встать и, спотыкаясь, как слепая, продолжить спуск. Пятку жгло огнем. Веки против воли слипались, будто глаза вообще ничего не желали перед собой видеть. Наконец я упала во что-то мягкое и как крот поползла в туннеле травы, повинуясь лишь инстинкту, искала хотя бы какое-то подобие лежбища и, найдя, свернулась клубком. Сон накрыл меня одеялом.

Когда я проснулась некоторое время спустя, колокольным перезвоном вновь зазвучали ужасные слова, те самые, которые падали с окровавленных губ Торгу: «Ашдод, Моаб, Треблинка, Гоморра», и глаза у меня разом открылись. Я была не одна. Выглянув сквозь заросли каких-то ползучих растений, я увидела, что совершила как раз ту ошибку, которой силилась избежать. Я подошла совсем близко к шоссе, на котором теперь стояла машина, показавшаяся мне знакомой. Но принадлежала она не Торгу. Это был не «порше». Это был «BMW», как я определила по эмблеме на капоте. Лишь огромным усилием воли мне удалось не выпрыгнуть из травы.

Автомобиль был припаркован посреди дороги, фары горели, мотор работал на холостом ходу. Я сосредоточилась на окнах, стараясь разобрать, кто сидит внутри.

Прислушиваясь к каждому звуку, к шебуршанию осенних жучков, пронзительному крику ночных птиц, шороху мелких зверьков в траве, я чуть изменила позу. Ноги у меня начали зудеть, но почесать их я не решалась. Запустив руку в сумочку, я крепко сжала рукоять ножа и проползла несколько дюймов вперед, чтобы лучше видеть. Позади машины находилось строение из моих воспоминаний, часовня, и на мгновение я утратила представление о пространстве. Я помнила, что здание располагалось справа от дороги. Ему бы следовало находиться не там, где оно сейчас. Такое просто невозможно. Значит, это вообще другой дом, скорее уединенный сельский склеп, чем часовня. А впрочем, не важно. Я просто прыгну в машину, которую подарил мне счастливый случай.

Я приготовилась пустить в ход нож. Пятка у меня пульсировала болью, но я старалась молча терпеть. Ноги сами подбросили меня из травы. Я же из Техаса. Я выжила на двадцатом этаже самой агрессивной новостной программы в истории телевещания. Я уворачивалась от приставаний похотливых стариков и орала на них, когда они, хныкая, требовали моего внимания, точно бутылочки с молоком. Мои ум, суждения, внешность и вкус подвергали сомнению, мне читали нотации о нравственности, умении работать и надежности маменькины сынки, которые живут как паши, жирея на горбах рабов, и пережитое привило мне нетерпимость к человеческой непорядочности — особенно в мужской ее разновидности. Торгу стал последней каплей, квинтэссенцией всех унижений, какие мне пришлось претерпеть за последние семь лет. Я сыта по горло и стариками, и их заскорузлыми традициями. Стиснув зубы, я выскочила из высокой травы. Передо мной метнулась фигура, и я ее схватила. Занеся повыше нож, я толкнула свою добычу на капот, в снопы света фар. Женщина уставилась на меня полными ужаса глазами. Я занесла нож над Клементиной Спенс.

Как мне помнится, несколько событий случились разом. Вот почему мне знаком «BMW», ведь это та самая машина, которую я взяла напрокат. Но тут же у меня в голове замаячили вопросы, которые сейчас не было времени задавать. Клемми охнула, точно увидела покойницу. Я не знала, что сказать, как объяснить происходящее.

Бросив ее, я метнулась к дверце машины, помятой и заляпанной грязью в бог знает каких передрягах. Она или кто-то другой остановил машину посреди дороги, но мотор урчал, а второй пассажир — как будто мужчина — шел сейчас ярдах в ста от меня в свете фар, направляясь к какому-то предмету, которого я не видела. Я смотрела, как он удаляется, пока снопы от двух фар не слились. Положив руку на дверцу, я ощутила тепло металла. Схватила за ручку и потянула.

— Тодд?! — позвала своего спутника Клемми.

Мужчина не ответил:

— Возвращайся! — в отчаянии крикнула она.

Сев в машину, я заперлась изнутри и увидела, как Клемми поворачивается на меня посмотреть. Ее взгляд скользнул по моему тряпью. Она увидела распятие у меня на шее и длинный страшный нож в моей руке. У меня не было времени ее успокаивать. Я сама еще не оправилась от потрясения.

— Нам нужно выбираться отсюда, — сказала я, опустив стекло. — Сейчас же. Пожалуйста.

Прищурившись на свет фар, я проследила их лучи в темноту, куда исчез ее спутник по имени Тодд. Клемми подошла ближе, всматриваясь в мое лицо.

— Господи Боже, что с тобой случилось?

— Господи?

Слово вырвалось у меня холодной яростью. Я была голодна, измучена, меня терзала ужасная боль. Пятка у меня снова закровоточила. Алкоголь, жуткий танец, бегство по лесу — потрясения взяли свое. Она поняла и, кивнув, не стала допытываться, а только позвала снова: «Тодд!». Тщетно.

Пошарив вдоль приборной доски, я нашла ключи. Я была не в состоянии вести машину, но сделаю это, если она откажется. Клемми опять поняла меня без слов и, обойдя машину, села на водительское сиденье. Переключила передачу, от чего взревел мотор, и, опустив стекло, позвала снова.