— В мире, Хетефра — да покоишься ты вечно в мире среди других праведных.

Раньше, в тот же самый день, на главной улице кладбища была выкопана огромная яма. Слуги наполнили ее мерцающими углями, и теперь яма жарко сияла. Быка принесли в жертву, освежевали, разделали, выпотрошили и насадили на вертел.

Тризна длилась долго, за полночь. Наконец, гроб Хетефры поместили в склеп вместе с могильными принадлежностями, положив на деревянную кровать рядом с саркофагами ее мужа и маленького сына.

И вот тогда Семеркет стал свидетелем странного события. Издавая натужные крики, мужчины деревни вкатили во внешний двор гробницы огромный каменный круг — тот, что Семеркет видел в мастерской Рамоса — и старательно поместили перед дверью гробницы. Круг вписался так идеально, что в зазоры нельзя было бы просунуть даже лист папируса.

Семеркет в замешательстве осмотрелся по сторонам. В других гробницах двери не были заперты подобным образом. Этого удостоилась только гробница Хетефры.

Чиновник заметил, что на скале за его спиной примостилась Сукис.

«Бедная кошка, — подумал Семеркет. — Знает ли она, что ее хозяйка находится внутри гробницы?»

Он потянулся к ней, чтобы взять на руки, но Сукис шарахнулась прочь и перепрыгнула на другой камень, повыше. Кошка уставилась сверкающими глазами на строителей гробниц, которые продолжали пировать в ночи.

* * *

Стоя в мастерской горшечника Снеферу, Семеркет в который раз требовательно спрашивал, когда тот сможет склеить куски разбитого горшка, найденного в «призрачном» лагере. Снеферу извинялся, говоря, что из-за своей обычной работы не смог этим заняться.

— У тебя, похоже, уходит много времени, чтобы выполнить простую задачу, — заметил Семеркет, едва в силах скрыть свое раздражение.

— Может, отнесешь черепки в другое место? — с надеждой спросил гончар.

— Нет, нет, — покачал головой чиновник и отвел глаза.

Внезапно мимо навеса пробежали дети, направляясь к северным воротам, за ними — группа взбудораженных взрослых. Семеркет повернулся, чтобы проводить их взглядом, и услышал звуки далеких рожков внизу в долине. Снеферу встал из-за гончарного колеса и присоединился к чиновнику возле мастерской. Неуместная веселая улыбка осветила лицо горшечника.

— Что?.. — начал было Семеркет, но гончар уже исчез, присоединившись к толпе, радостно кричащей у деревенских ворог.

И вновь Семеркет услышал звуки рогов, на этот раз ближе, и голоса строителей гробниц зазвучали еще более возбужденно.

Чиновник стоял с краю толпы и смотрел, как пять колесниц несется по дороге к деревне. Огромные облака пыли клубились у их колес. Лошадей прекраснее, Семеркет вряд ли видел: маленькие, рыжие, они летели над камнями и песком, как птицы, ноги их мелькали, размывшись в стремительном движении. Несмотря на крутой подъем, колесничие гнали во весь опор — их, казалось, не заботило, что лошади в любой момент могут оступиться и рухнуть с крутого склона.

Но лошади не оступились, и строители гробниц продолжали радостно кричать: они знали, что это захватывающее зрелище устроено ради них.

Когда колесницы подлетели ближе, Семеркет увидел, что ведущий колесничий носит нагрудник из перекрывающихся золотых дисков, а голова его увенчана плетеной кожаной короной. Его спутники тоже были в богатом облачении, хотя и не столь великолепном.

Кхепура протиснулась через толпу и очутилась за спиной Семеркета, вытянув шею, чтобы взглянуть на колесничих. Чиновник схватил ее за толстую руку.

— Отпустите меня, вы, безумец! Это царевич Пентаура!

Кхепура рывком высвободила руку и поспешила вперед.

Семеркет знал этого сына фараона, его знали все фиванцы. Пентаура был первенцем царицы Тийи, которая благоразумно оставалась в тени. Зато ее старший сын был видной фигурой в южной столице. Царевич возглавлял свой собственный элитный отряд колесниц. Его воинов часто можно было видеть в праздничные дни, когда они демонстрировали чудеса ловкости и геройства перед толпой, стреляя по мишеням, кидая копья друг в друга в инсценированной битве и прыгая с колесницы на колесницу. Фиванцы обожали Пентаура больше, чем всех других членов царской семьи — потому что он был южанином, его мать более царственна, чем сам фараон, а царский сын красив, словно бог.

Но Семеркет знал, что фараон назначил наследником другого сына — тоже Рамзеса, первенца его жены-хананеянки, царицы Исис. Того царевича южане знали плохо, потому что он был принужден подчиняться требованию долга и жить при дворе своего отца в Пер-Рамзесе. Фиванцы горько сетовали, что такого прекрасного героя, как Пентаура, обошли в угоду какому-то немолодому и болезненному северянину.

Когда Пентаура спрыгнул с колесницы, жители деревни собрались вокруг, и царевич, подняв над головой и сжав руки, засмеялся. Он был в полном смысле слова героем из народных сказок — высокий, крепкий, с гладким, лоснящимся от умащиваний телом. Его загорелая кожа туго обтягивала скулы.

Пентаура приветствовал главного писца Неферхотепа и десятника Панеба, как старых друзей, и те старались обращаться друг к другу сердечно перед царевичем. Такой день не должен был быть омрачен никакими намеками на недавние размолвки.

Окруженный своими красивыми приближенными (все они были такими же сильными и мускулистыми, как он сам), царевич дружески хлопал по спинам строителей гробниц. И — последний красивый жест в сторону здешнего люда — возница Пентаура швырнул в воздух небольшие золотые слитки. Строители гробниц и их дети радостно завопили и побежали, чтобы собрать золото.

Скоро слитки были прибраны, толпа нехотя вернулась в деревню. Неферхотеп и старейшины отошли вместе с царевичем на несколько шагов от ворот, чтобы негромко с ним посовещаться.

Семеркет не мог представить, о чем они друг другу говорят, но сомневался, что Пентаура знаком с терминами, имеющими отношение к строительству гробниц. Заметив Ханро, которая шла сквозь толпу обратно к деревенским воротам, лениво покачивая бедрами, чиновник пробрался между задержавшимися людьми и присоединился к ней.

— Это по какому случаю? — спросил он, мотнув подбородком в сторону Пентаура.

— Царевич часто является сюда, чтобы посмотреть, как идут дела со строительством гробницы его отца.

— А остальные?

— Я не знаю, как зовут всех, но тот, черный — Ассаи. Только посмотреть на эти плечи! И на эту шею!

Ее глаза затуманились от вожделения. Потом, к потрясению Семеркета, Ханро начала подпрыгивать и взвизгивать, как изнывающая от любви молоденькая девчонка.

— О! О, посмотри! Они идут сюда!

И в самом деле — царственная компания направилась в их сторону. Резкий толчок, полученный от Ханро, напомнил Семеркету, что нужно низко поклониться, вытянув вперед руки.

— Надо же! — сердечно проговорил Пентаура. — Так это ты — тот умник, который распутывает загадку смерти старой жрицы! Я хотел сегодня поприветствовать тебя особо.