– Проспект выставки? – переспросила Маша. – Какой выставки?

– Да вот, к нам часто заходит женщина, которая работает в частном музее, она и принесла несколько проспектов – сказала, может, кто-то из клиентов заинтересуется. Вот, здесь есть еще один такой же…

Она взяла с барной стойки глянцевый проспект и положила его перед Машей:

– Можете взять, у меня еще есть.

Маша поблагодарила и взглянула на проспект.

Сверху мелким шрифтом было напечатано название музея – «Музей художественного стекла имени барона Тизенгаузена».

Ниже крупными изящными буквами было выведено:

«Выставка шедевров из Музея художественного стекла на острове Мурано, Венеция».

Маша раскрыла проспект, торопливо перелистала страницы.

Чаша синего стекла с портретами юноши и девушки и античными сценами… сосуд янтарно-золотистого цвета, украшенный изображениями цветов… стеклянный осьминог, обхвативший щупальцами расколотую амфору… трехмачтовый корабль с развернутыми парусами, тоже из стекла… стеклянная маскарадная маска, усыпанная сверкающими стразами… бокалы, чаши и кубки удивительной красоты…

И вот наконец то, что она с таким волнением искала.

Стеклянный сад.

У нее не осталось никаких сомнений – именно этот сад она видела в последнее время.

Такие же изящные дорожки, такие же деревья, усыпанные стеклянными цветами и плодами, такие же фигурные фонтаны, извергающие струи искрящейся воды.

Значит, этот сад не был порождением ее больного воображения. Значит, он существует на самом деле. Но как объяснить ее видения? Ведь она никогда не бывала в этом музее и в Венеции тоже не была… откуда же она знает этот сад?

Маша с трудом оторвалась от созерцания чудесного сада, вернулась к началу проспекта и нашла адрес музея.

Он находился, как нетрудно догадаться, в историческом центре города, на набережной Фонтанки, в особняке барона Тизенгаузена, владельца крупнейшей дореволюционной фабрики художественного стекла.

Теперь Маша знала, куда пойдет в первую очередь: в этот музей. Она должна увидеть стеклянный сад. Может быть, тогда она поймет причину своих видений. Может быть, тогда она поймет причину и смысл происшедших в ней перемен.

Приняв это решение, Маша сделала глоток кофе.

Она почувствовала его нежный и бодрящий вкус и с удивлением подумала, почему до сих пор считала, что не любит кофе. Нет, она определенно стала другим человеком.

Допив кофе, Маша оставила на столе деньги, добавив приличные чаевые, и вышла из кафе.

Погода была хорошая, и ей захотелось пройтись пешком, тем более что до Фонтанки было совсем недалеко. Она шла тихими, малолюдными переулками и очень скоро вышла на набережную.

Напротив, на другой стороне реки, красовался Фонтанный дом графов Шереметьевых. Слева, всего в нескольких шагах, Маша увидела еще один изящный особняк. Возле обрамленного колоннами входа была прикреплена бронзовая табличка:

«Музей художественного стекла имени барона Тизенгаузена».

К двери тянулась небольшая очередь.

Маша встала в эту очередь, и через четверть часа купила билет и вошла в музей.

Широкая, раздваивающаяся мраморная лестница с резными перилами вела на второй, парадный этаж. Перед высокой, широко распахнутой дверью стояла на деревянной подставке яркая афиша венецианской выставки.

Маша вошла в первый зал, украшенный лепниной и позолотой. Посреди зала в стеклянных витринах были выставлены шедевры венецианских мастеров. Некоторые из них Маша уже знала по фотографиям в проспекте, но фотографии не давали и сотой части тех впечатлений, что настоящие артефакты. Они не могли передать глубокое сияние венецианского стекла, прозрачного, как морская вода в полдень, или пылающего, как закатное небо.

Маша невольно задерживалась то возле сапфирово-синей чаши, то перед рубиновым кубком, покрытым филигранной резьбой, то перед блюдом, на котором грудой лежали стеклянные фрукты, неотличимые от настоящих.

Вдруг рядом с ней прозвучал мужской голос:

Маша оглянулась.

У нее за спиной стоял высокий мужчина лет сорока, с проблесками седины в густых темных волосах, в сером твидовом пиджаке.

– Прекрасно, не правда ли? – проговорил он. – Я не о стихах, стихи – бог с ними. Я о Венеции. Венеция – воплощение умирающей, исчезающей красоты. Все это живет прекрасным прошлым… прекрасным и невозвратным… и венецианское стекло очень точно передает самую квинтэссенцию этих свойств – оно так же прекрасно и хрупко, стоит неосторожно коснуться его – и от этой неземной красоты останутся только осколки…

– Да, все это очень красиво, – не стала спорить с ним Маша. – Но я вообще-то ищу здесь определенный экспонат.

– Какой же?

– Стеклянный сад.

– Вот как? – мужчина поднял брови. – Откуда у вас такой интерес к этому артефакту?

– Ну, это долго рассказывать. Так где он? В этом зале я его не вижу. Вы тут, похоже, все знаете…

– Ну да, конечно, я вообще-то работаю в этом музее. Меня зовут Дмитрий…

– А я – Маша.

Уже назвав свое настоящее имя, Маша тут же засомневалась – не опасно ли это. Но тут же она заверила себя, что это не причинит ей никакого вреда – этот музей так далек от всех ее прежних проблем и неприятностей.

– Прекрасное имя! – проговорил Дмитрий. – А стеклянный сад… пойдемте, я вам его покажу.

Он проследовал через парадный зал, не оглядываясь, словно не сомневался, что Маша следует за ним, прошел через анфиладу комнат поменьше, где посетители музея разглядывали бесчисленные стеклянные сосуды и безделушки, и наконец вошел в небольшую, ярко освещенную комнату, лишенную пышной, показной яркости и блеска прочих дворцовых помещений.

Почти всю эту комнату занимала огромная витрина, внутри которой на специальном столе стоял тот самый сад. Стеклянный сад Машиных видений.

Маша остановилась перед витриной, вгляделась в сад и словно забыла, где находится. Где и когда.

Она была в средневековой Венеции, в старинном палаццо на берегу Большого канала…