– О бабушке? – обрадовалась Лиза. – О бабушкерассказывать легче, чем о России. Даже о моей России. Бабушка… Она менявырастила одна, я очень рано осталась без родителей. У бабушки была труднаяжизнь, ей едва исполнилось одиннадцать лет, когда ее отца арестовали… А потом имаму…

– Арестовали? За что?

– Рой, вы настолько ничего не знаете о России? О том, чтоу нас творилось в тридцатые годы? О сталинских репрессиях?

– Нет-нет, я, конечно, знаю, я слышал… что-то читал…Сталин, да, я знаю… Ваша бабушка стала жертвой сталинского террора?

– Блин, как с тобой разговаривать? – ошалелопробормотала по-русски Лиза. – Ты как с другой планеты…

– Что вы сказали?

– Да нет, это так… ерунда… Да, бабушка стала жертвой…Попала в детский приют… но ее отыскала подруга ее матери и чудом вытащилаоттуда…

– Почему – чудом?

– Потому что она считалась членом семьи «врагов народа».

– Вы хотите сказать, что бабушка попала в детскуютюрьму?

– Ну что-то в этом роде…

– А родители ее погибли?

– Мать погибла, а отец просидел много лет, после смертиСталина он вышел, но прожил только полгода и умер, он был безнадежно болен… Таквот, бабушку вырастила подруга ее матери, прекрасная женщина. В сорок втором ейудалось удочерить ее как осиротевшую во время войны девочку, якобы забывшую всепрошлое. И бабушке не пришлось потом писать в анкетах, что родителирепрессированы… Но ее всегда это мучило, она считала, что таким образом предалаих память. Но это другая история. Бабушка потом поступила в Московскийуниверситет, где и познакомилась с моим дедом, который только вернулся сфронта, он преподавал там на историческом факультете. Они поженились, родиласьмоя мама. Бабушка стала заниматься литературными переводами, она знает четыреязыка: французский, испанский, итальянский и португальский. Немецкий ианглийский тоже знает, но не переводит с них.

– А вы прекрасно говорите по-английски.

– Спасибо.

– Продолжайте, Элизабет, прошу вас.

– Да что продолжать… Маме было десять лет, когдадедушка умер, ему не исполнилось и сорока. На фронте его ранило, от этой раны иумер. А бабушка осталась с маленькой дочкой.

– Бабушка больше не вышла замуж?

– Нет, у нее было много романов, но замуж не вышла. Нехотела сначала отчима маме, а потом, когда я осталась сиротой, считала, что ейуже поздно замуж выходить с внучкой на руках… Но бабушка у меня красавица, унее всегда было много поклонников.

– А у вас? У вас много поклонников? – Он смотрелна нее с ласковой улыбкой.

– Не то чтобы много, но есть.

– Вы, наверное, похожи на бабушку?

– Похожа, но несильно. У бабушки карие глаза, а у менясеро-зеленые. А теперь, Рой, вы должны рассказать о себе.

– Но вы же о себе ничего не рассказали. Хотите,расскажу вам о своем дедушке? – со смехом спросил он.

– Хочу!

– Хорошо. Я сегодня расскажу о дедушке, а завтра оботце и матери. Но и вы завтра расскажете о ваших родителях… Ох, простите, вам,наверное, это тяжело. Элизабет, я заметил, что вы рассердились на меня за то,что я мало знаю о России. Но ведь и вы, вероятно, мало знаете об Австралии.

– Ну почему же! – вздернула брови Лиза Кот,девочка из интеллигентной московской семьи. И рассказала этому красивомуневежде то, что знала о его континенте из множества книг, фильмов, телепередач,рассказов Ады, из Интернета, в который лазила в те дни, когда собираласьвтирать очки господину адвокату относительно австралийского жениха. А тот неповерил, что Рой Шелли существует.

– Потрясающе! – воскликнул Рой Шелли. –Элизабет, все русские женщины так хорошо образованы?

– Конечно нет, но мы все-таки интересуемся всем миром,а не только своими овцами.

– Простите! Я и вправду всегда был далек от России,русских практически не знал, вот только Ада… И она так меня заинтересоваларассказами о вас…

– Ну так что там с вашим дедушкой?

– Лиза, помилуйте! Мой дед не представляет никакогоинтереса для образованной леди. Он разводил овец, еле-еле читал и пил, непросыхая.

– У вас был только один дед?

– Второго моего деда, кажется, не знала даже моя бабка.Она была хозяйкой маленького портового кабачка, и кто из ее приятелей был моимдедом…

– А ваш отец?

– Мой отец пел в опере. У него роскошный баритон. Он небыл особенно знаменит, но все-таки пел в лучших театрах мира, женился на своейаккомпаниаторше, и тогда родился я, а потом еще двое моих братьев.

– А ваши родители живы?

– Да. Отец преподает пение, и мама до сих пор емупомогает. Они на редкость красивые старики. Но я нечасто их вижу. Они живут вдругом городе, там же, где мои братья.

Они ели, пили, разговаривали, он держал ее руку, смотрел вглаза, голос его мало-помалу становился все более глубоким, взволнованным, вглазах появился опасный блеск. Лизе нравилась эта игра, она давно в нее неиграла, казалось, забыла ее правила, но инстинкт подсказывал ей, как вестисебя. И она вдруг ощутила вполне недвусмысленное желание, ее глаза загорелись,словно зажегшись от его глаз, хотя говорили они о чем-то совершеннопостороннем, но, как ни банально это звучит, слова и не были нужны. Но вдруг доЛизы донесся знакомый запах сигарет «Питер Стьювизант». Она вздрогнула и виспуге огляделась. За соседним столиком сидела компания итальянцев, и двоемужчин курили именно эти сигареты.

– Что случилось, Элизабет? – насторожился Рой.

– Ничего, просто померещилось…

Но очарование было нарушено, хотя Рой пытался продолжитьтему.

И какого черта я дернулась? Ну курят какие-то идиоты,подумаешь… Все испортила, дура, во всем виноват Сметанин, черт бы его побрал!Мне на секунду захотелось поверить, что это он… Ну можно ли быть такой коровой!Как будто табачная индустрия выпускает этот сорт сигарет персонально длягосподина адвоката… И до каких пор он будет мешать моей личной жизни? Невыйдет! Хрен ему в грызло!

Вчера Лиза не задернула шторы, и сейчас яркий свет разбудилее. Она проснулась одна, что, впрочем, неудивительно, так как и заснула онатоже одна. Рой Шелли даже не поцеловал ее на прощание. Он был предельно мил илюбезен, но не тронул ее и пальцем. С одной стороны, она была ему благодарна,но с другой – уязвлена отсутствием настойчивости. Или он так меня заманивает,приручает? Странно другое – мы ни о чем не условились на сегодня. И как этопонимать? Я могу считать себя свободной? Впрочем, ничего особенного тут нет, онзнает, где я живу, может позвонить, прийти, наконец… Ах да, он же. вчераговорил, что вечером мы поедем на рыцарский турнир в замок Сан-Мигель…