Если последнее предположение правильно, то почему бы оленихе не быть запрограммированной так, чтобы забрести на поляну рядом с моим коттеджем и посредством сопереживательной связи пронаблюдать, что происходит в окрестностях!

Животное повернуло голову к коттеджу, подняв уши к светлеющему небу, и пошевелило ноздрями.

— Что там? — спросила Джинкс.

— Ничего, — сказал я, стараясь не выдать волнение. — Если тебе не трудно, приготовь парочку чашек кофе.

Я проводил взглядом Джинкс, бредущую в кухню, после чего чуть приоткрыл окно, чтобы туда пролез линейный интенсификатор винтовки. Я слегка уменьшил ширину рассеивания луча.

Через какое-то время олениха отвернулась и направилась к гаражу.

Я спустил курок и поливал ее широким лазерным лучом по меньшей мере десять секунд, стараясь как следует охватить голову. Животное повалилось на землю и осталось лежать неподвижно.

Услышав шипящий звук разряда винтовки, Джинкс выскочила из кухни.

— Дуг! Это…

— Нет. Просто олениха. Я уложил ее часа на два. Она чуть не залезла в твою машину.

Мы сидели в кухне напротив друг друга и молча отхлебывали кофе из чашек. Лицо девушки, лишенное косметики, оставалось напряженным, серьезным. Прядка черных волос сбилась, прикрыв один глаз. Но вид Джинкс нельзя было назвать жалким или измученным, потому что лощеная маска собранности и изысканности уступила место прежнему очарованию юности, прекрасному в своей чистоте.

Джинкс взглянула на свои наручные часы во второй раз за то время, пока мы сидели в кухне, потянулась ко мне через стол и взяла за обе руки.

— Что мы теперь будем делать, дорогой?

Я позволил себе нагло солгать:

— Мне нужно только тихо отсидеться денек-другой. Потом все само образуется. — Я сделал паузу, придумывая, что сказать дальше. — Понимаешь, Уитни может доказать, что я не убивал Коллингсворта. Возможно, как раз сейчас он это и делает.

Джинкс, казалось, не испытывает облегчения. Она лишь снова посмотрела на часы. Я продолжил:

— Так вот, поэтому ты сядешь в свой аэромобиль и улетишь, как только тебе станет лучше. Если тебя там хватятся, а тебя нигде нет, то это удвоит их шансы, чтобы найти меня. Они, возможно, даже будут искать меня здесь.

Джинкс упрямо ответила:

— Я остаюсь с тобой.

В тот момент мне не особенно хотелось с ней спорить, и я понадеялся, что сумею убедить ее позже.

— Будь начеку. Я хочу побриться, пока еще есть такая возможность.

Когда спустя десять минут я закончил бритье и вернулся в большую комнату, то увидел, что дверь во двор открыта. Джинкс стояла невдалеке, согнувшись над парализованным телом оленихи. Она оглянулась на коттедж и непринужденной походкой пошла дальше по поляне.

Я посмотрел, как она исчезла из виду среди деревьев, двигаясь грациозно и плавно, точно нимфа. Да, я принял твердое решение: Джинкс нельзя оставаться в моем коттедже. И все же я был рад, что она прилетела ко мне.

И вдруг, подобно язвительной насмешке, в моей голове взорвалось неожиданное осознание: каким образом она узнала, что я нахожусь здесь, в лесном домике? Я никогда не рассказывал ей об этом месте.

Схватив винтовку, я двинулся за ней следом. Быстро перебежав через поляну, я углубился в лесной массив. Среди гигантских, покачивающихся сосен я остановился и внимательно прислушался к хрусту упавшей хвои под ногами, чтобы определить, в каком направлении идет Джинкс.

Различив нужные мне звуки, я двинулся туда же. Я пробрался через невысокий кустарник на небольшую полянку и встал как вкопанный… прямо перед перепуганным оленем-самцом с огромными развесистыми рогами.

Вдалеке, в свете первых утренних лучей солнца, я разглядел фигуру Джинкс. Но, ощутив, что здесь что-то не так, я снова уставился на оленя. Тот, хотя и выглядел перепуганным, все же не кинулся наутек.

Внезапно, в то же мгновение, все мои органы чувств содрогнулись от резко начавшегося процесса сопереживательной связи. Оглушенный ревущим шумом и потеряв ориентацию от головокружения, я уронил винтовку на землю.

Среди внутреннего бедлама я вновь услышал звуки, похожие на зловещий хохот, доносившийся до меня сквозь электронный барьер в тех условиях, когда все мои чувства объединились с чувствами Большого Оператора.

Олень поднялся на дыбы, рассек воздух передними копытами и снова грузно опустил их на землю. Затем он пригнул голову и пошел в атаку.

Шатаясь в разные стороны под воздействием процесса сопереживательной связи, я, тем не менее, сумел отскочить немного в сторону. Отросток рога оленя распорол рукав моей рубахи и разрезал предплечье, словно лазерный луч толщиной с проволоку. И мне показалось, что Большой Оператор отреагировал на это жутким хохотом, в котором сквозили чуть ли не истерические нотки.

Олень снова поднялся на дыбы, и я попытался увернуться от падающих на меня копыт. Это мне почти удалось. Но вся мощь огромного веса зверя опустилась на плечо и швырнула меня на землю.

Однако, когда я перекатился в сторону и снова встал на ноги, в руках у меня уже была винтовка. Я уложил оленя, как только тот собрался атаковать в третий раз. И почти в то же самое мгновение сопереживательная связь со мной прекратилась.

Вдалеке Джинкс все еще стояла, озаряемая солнцем, не замечая того, что происходит у нее за спиной.

Но пока я смотрел на нее, Джинкс выжидающе взглянула вверх и после этого исчезла у меня на глазах.

Целую вечность я простоял, застыв посреди поляны с оглушенным оленем у моих ног, не сводя глаз с того места, где исчезла Джинкс.

Теперь-то я знал, что она и есть контактная единица. Насколько же сильно я ошибался в интерпретации ее поступков. Я полагал, что, как дочь Фуллера, она выяснила детали его «базового открытия», но старалась скрыть эти детали от меня, чтобы меня не убрали из симулятора.

После исчезновения Джинкс в ее собственном доме я вообразил, будто девушку убрали на время, дабы удалить запретную информацию из ее электронной памяти. Позже я уверился, что ликвидация этой информации позволила Джинкс выражать свою любовь ко мне без всяких омрачающих помех.

Но на самом деле все обстояло совсем не так.

Накануне своего первого исчезновения Джинкс вела себя странно, поскольку и она, и Большой Симулектронщик наверху были озабочены. Их беспокоило то, что я мог узнать о секрете Фуллера.

Затем Коллингсворт, запрограммированный на то, чтобы разубедить меня в моих запретных представлениях, успешно заставил меня поверить, будто я страдаю таким маловероятным в моем случае расстройством, как «ложная паранойя». Вера в истинность такого расстройства преобладала в моих мыслях в тот вечер, когда произошел вход в сопереживательную связь со мной в ресторане, куда мы ходили с Джинкс.