Мы пообещали, и он скрылся в подъезде своей многоэтажки.

Мы с Патриком не могли знать, что именно Крейг рассказал Сэм. Оставалось только надеяться, что он изложил ей «мягкую» версию неприглядной правды. Ровно столько, чтобы она от него отступилась. Но не столько, чтобы она впредь подозревала всех и каждого. Хотя, возможно, лучше уж знать всю правду. Но если честно, я не уверен.

Короче, мы условились ничего ей не рассказывать, если только Крейг не ограничился какими-то «мелочами» и Сэм не соберется его простить. Надеюсь, до этого не дойдет. Надеюсь, Крейг сказал ей достаточно, чтобы она выбросила его из головы.

Объехали мы те места, куда могли податься девушки, но безуспешно. Патрик предположил, что они просто катаются по городу, чтобы Сэм «слегка остыла».

Короче, высадил он меня у дома. Обещал позвонить утром, если что-нибудь узнает.

Перед сном я кое-что для себя уяснил. По-моему, это важно. Я уяснил, что в течение всего вечера ни разу не испытал радости от того, что Крейг и Сэм расстались. Вообще никакой.

Ни разу не сказал себе: вот теперь, наверно, Сэм к тебе потянется. Все мои мысли были о том, насколько ей сейчас больно. Видимо, тогда я и понял, что люблю ее по-настоящему. Потому что я ничего для себя не выиграл и ничуть от этого не расстроился.

В гости к Биллу я шел с тяжелым чувством, потому что утром Патрик не позвонил. Мне было очень тревожно за Сэм. Я набрал их номер, но никто не снял трубку.

У Билла совсем другой вид, когда он не в костюме. Он меня встретил в старой университетской футболке. «Университет Брауна», какого-то линялого цвета. Футболка, а не университет.

Его девушка была в сандалиях и в симпатичном платье в цветочек. Подмышки не бреет. Честное слово! Похоже, им вместе очень хорошо. Я порадовался за Билла.

В доме у них уютно, хотя мебели совсем мало. Масса книг — я полчаса про них расспрашивал. На стене — их общая фотография студенческих времен. У Билла на ней длиннющие волосы.

Его девушка стала готовить обед, а Билл нарезал салат. Я сидел на кухне, пил имбирную шипучку и смотрел на них. На обед было какое-то блюдо из макарон, потому что девушка Билла не ест мясного. Билл теперь тоже не ест мясного. В салате, правда, попадались какие-то кусочки соевого бекона, потому что по бекону они оба скучают.

У них отличная подборка джазовых пластинок, и обедали мы под аккомпанемент джаза. Через некоторое время они откупорили бутылку белого вина, а мне дали еще банку имбирной шипучки. Потом у нас завязалась беседа.

Билл спрашивал меня насчет «Источника», а я отвечал, не забывая быть фильтром.

Потом он спросил, как прошел мой первый учебный год в старшей школе, и рассказал, упомянув все истории, в которые «погружался».

Затем он стал задавать вопросы насчет девушек, и я ответил, что по-настоящему люблю Сэм и хотел бы знать, что сказала бы автор «Источника» по поводу того, как я для себя открыл, что люблю ее.

Билл меня выслушал и замолчал. Прокашлялся:

— Чарли… Хочу тебя поблагодарить.

— За что? — спрашиваю.

— За то, что учить тебя было одно удовольствие.

— О… я рад. — А что еще было сказать?

Потом Билл выдержал долгую такую паузу и заговорил как мой отец, когда готовится к серьезной беседе.

— Чарли, — начал он, — ты догадываешься, почему я загружал тебя дополнительными заданиями?

Я только головой помотал: нет, не догадываюсь. А у него такое лицо сделалось. Я сразу успокоился.

— Чарли, известно ли тебе, насколько ты умен?

Я опять только головой помотал. Он говорил на полном серьезе. Даже странно.

— Чарли, ты один из самых одаренных людей, какие мне только встречались. Я не имею в виду учеников. Я имею в виду всех своих знакомых. Потому я и загружал тебя дополнительными заданиями. Ты это заметил?

— Кажется, да. Вроде бы.

Я смутился. Не понимал, к чему он ведет. Ну, писал я какие-то сочинения, и что?

— Чарли, не пойми превратно. Я вовсе не собираюсь вгонять тебя в краску. Я просто хочу, чтобы ты понимал: ты — необыкновенный… А завел я этот разговор только потому, что, сдается мне, тебе этого раньше не говорили.

Поглядел я на него. И смущение как рукой сняло. Но я почувствовал, что к глазам подступили слезы. Он со мной так по-доброму разговаривал, и я по лицу его девушки понял, что для него это важно. Только не понял почему.

— Так вот, по окончании этого учебного года я перестану быть твоим учителем, но хочу, чтобы ты знал: если тебе что-нибудь понадобится, если ты захочешь побольше узнать о литературе, да мало ли что, ты всегда сможешь обратиться ко мне как к другу. Я в самом деле считаю тебя своим другом, Чарли.

Тут я слегка захлюпал. По-моему, его девушка — тоже. А Билл — нет. У него был предельно собранный вид. Помню, мне захотелось его обнять. Но я никогда прежде такого не делал — Патрик, девушки, мои родные не в счет. Посидел я молча, не зная, что сказать.

А потом сказал так:

— Вы самый замечательный учитель, лучше у меня не было.

И он ответил:

— Спасибо тебе.

На этом дело и кончилось. Билл не стал требовать с меня обещание, что я непременно обращусь к нему на следующий год, если мне что-нибудь понадобится. Не спросил, почему у меня текут слезы. Он предоставил мне самому истолковать его слова и не стал давить. И это, наверно, было самое классное.

Через несколько минут настало время прощаться. Не знаю, кто определяет такие вещи. Наверно, это само собой происходит.

Пошли мы к дверям, и девушка Билла на прощанье меня обняла, что было очень приятно, если учесть, что мы с ней только в этот день познакомились. Потом Билл протянул мне руку. И мы обменялись рукопожатием. А я мимоходом все-таки его обнял, прежде чем распрощаться.

Ехал я домой, а в голове крутилось это слово: «необыкновенный». И я подумал, что после тети Хелен ни от кого такого не слышал. Я был очень рад услышать это снова. Потому что все мы, как мне кажется, просто забываем это сказать. Я считаю, каждый человек по-своему особенный. В самом деле.

К вечеру приедет мой брат. Завтра для всех — вручение аттестатов. От Патрика ни слуху ни духу. Я сам ему позвонил, но его опять не было дома. Тогда я решил пойти и купить всем подарки к окончанию школы. Честное слово, раньше просто времени не было.

Счастливо.

Чарли

16 июня 1992 г.

Дорогой друг!

Только что приехал домой, на автобусе. Сегодня у меня был последний учебный день. И на улице хлынул дождь. Как раз когда я ехал в автобусе. В автобусе я всегда сажусь где-нибудь в середине, потому что слышал: впереди зубрилы, сзади дебилы, и я от этого начинаю нервничать. Интересно, как в других школах дебилов называют?