Тетя Эллен и Маргарета вели себя так, словно это совершенно нормально — что кто-то постучался в дверь. Маргарета вцепилась в одну из черствых булочек и пошла к окну, а Тетя Эллен вытерла руки о передник и пошла открывать дверь.

Голос в холле звучал странно: невнятный сконский выговор, но какой-то ненастоящий сконский, налетел на Тетю Эллен и перебил ее, не дав даже поздороваться.

— Я ее забираю, — сказал незнакомый голос.

Тетя Эллен неожиданно пронзительно вскрикнула:

— Кого? Что вам надо?

— Она моя. Я ее забираю.

Что-то громыхнуло. Кристина, зажмурив глаза, знала, что это упал табурет возле полочки с телефоном. Кровь пойдет, подумала она. У Тети Эллен сейчас снова из носа кровь пойдет. И точно, секундой позже Тетя Эллен стояла на пороге кухни, прижимая уголок фартука к правой ноздре. Она сделала Кристине торопливый знак — прячься!

Уже потом она подумала, что прятаться надо было в стенном шкафу, но тогда ей это даже не пришло в голову. Шкаф к тому времени успел утратить свое значение, Кристина уже ходила в четвертый класс, а Маргарета в третий, обе стали слишком большими, чтобы целыми днями играть в чуланчике. Так что теперь стенной шкаф использовался по своему прямому назначению — там стоял пылесос и ведро с половой тряпкой, а тряпка для пыли висела на крючке рядом с настенным саше с туго набитыми кармашками. Кристина помогала Тете Эллен вышивать украшающие его слова. Они звучали как стишок или песенка: пробки, пакеты, шнурки и квитанции. Что-то вдруг сделалось у нее со зрением, ее взгляд словно заострил контур каждой вещи. Теперь она отчетливо видела малейшие детали прежде незаметной обыденной жизни. Коричневый линолеум. Узор на клеенке. Воробышек, все еще сидящий за окном. Я замораживаю тебя взглядом, думала Кристина. Ты не сможешь сдвинуться с места без моего разрешения.

Но сама она явно сдвинулась с места без собственного разрешения, поскольку уже стояла у стола. Как она тут оказалась? Этого она не помнила. И не помнила, как подвинула стул Тети Эллен и встала за ним. Но факт, что она стояла позади стула Тети Эллен, прижавшись спиной к стенке.

— Где она? — спросил голос из холла.

Тетя Эллен опустила уголок фартука, маленький ободок крови краснел, как венчик цветка, вокруг ее ноздри. Она повернулась к двери в холл.

— Довольно, — сказала она своим самым суровым голосом. — Объясните бога ради, с какой стати вот так вторгаться в дом?

Этот голос Тетя Эллен пускала в ход в исключительных случаях, но уж тогда весь мир стоял по струнке, не то что девочки. Кристина имела возможность наблюдать это на примере бакалейщика и жильца из верхней квартиры. Но эта личность не даст себя испугать, Кристина знала. И правда, из холла протянулась рука и оттолкнула Тетю Эллен. В дверях стояла она. Астрид.

Она невероятно походила на ведьму. Может, оттого что была такая высокая и кособокая, тощая и востроносая. А может, из-за своего странного наряда. Черный плащ-дождевик и зюйдвестка. В январе? Кроме того, зюйдвестка была надета задом наперед: длинный клапан нависал надо лбом, как козырек, бросая тень на глаза.

— Крис-сс-ти-и-и-ина!

Она тянула каждый слог, словно боялась выпустить имя изо рта.

— Моя де-е-евонька!

Астрид, вытянув руки, сделала два шага вперед. Кто-то кричал, может быть, сама Кристина, вероятно, так, хотя она и не ощущала, как этот пронзительный и монотонный крик вырывается у нее из горла.

— Не ве-е-рь ты им, — говорила Астрид. — Все это ло-ожь...

Из своего угла Кристина видела, что Маргарета стоит у стола с раскрытым ртом и по-прежнему держит в руке черствую булку. А позади, у кухонной двери застыла Тетя Эллен. Ее можно было бы принять за фотографию, если бы не тонкий ручеек темной крови, тихонько вытекающий из правой ноздри. Кристина снова открыла рот, на этот раз она почувствовала, как пронзительный крик, вырываясь, сотряс ее горло.

— Не кричи, — сказала Астрид, теперь она говорила торопливо, почти задыхаясь. — Не надо кричать, все это сплошная ложь и враки. Они все выдумали. Мы с тобой так хорошо жили, Кристина...

Ее глаза блуждали под тенью зюйдвестки, словно Кристинина кожа была такая скользкая, что взгляду было не за что уцепиться. Руки по-прежнему тянулись к ней, ладони чуть дрожали, а пальцы были такие белые, что отдавали в синеву.

Уже студенткой Кристина узнает, что эта дрожь — первое из побочных действий гибернала. Второе — это падение кровяного давления. Третье — светобоязнь. Четвертое — гротескные гримасы. Пятое — понижение температуры. Стало быть, медицина легко могла объяснить то, что тогда казалось жутким и сверхъестественным.

Но случившееся потом было не чем иным, как волшебством. Сверкающе-белый солнечный луч протянулся в окно кухни, чуть коснулся Астрид и, расширяясь, заключил в себя Эллен, стоявшую в дверях. Она моргнула, и это непроизвольное движение словно пробудило ее — она глубоко вздохнула и, одним движением скользнув через всю кухню, резко развернулась возле Астрид и встала перед Кристиной, заслоняя ее руками. Астрид обернулась, пытаясь поймать девочку, но поздно, синеватые пальцы схватили только воздух. Тут гримаса исказила ее лицо: верхняя губа поднялась, обнажив зубы и десны, язык вывалился и повис вдоль подбородка, правый глаз закрылся и открылся снова. В следующий миг она пошатнулась, колени ее подломились, и она упала на пол без сознания.

Позже, когда Тетя Эллен уже позвонила Стигу Щучьей Пасти и несколько санитаров из больницы Святой Биргитты забрали Астрид обратно после этого первого ее выхода, все словно переменилось. Как будто с явлением Астрид в дом Тети Эллен что-то в нем лопнуло — стеклянная стена, или ледяная корка, или гигантский мыльный пузырь. Все звуки вдруг сделались пронзительными. На улице враз взвыли машины, зимний ветер хлестанул по черепичной крыше, а тихий предшественник Хубертссона из верхней квартиры затопал каблуками по лестнице. То же и воздух — в доме сразу стало сыро и холодно, Кристина мерзла, она была вынуждена постоянно ходить в кофте и двух носках. От холода у нее немели и стыли пальцы, они уже не слушались ее, как прежде. И однажды она в раздражении отбросила прочь рукоделье, увидев, что шов у нее стал как у Маргареты, кривой и детский. У нее словно зудело под кожей, она не могла уже больше просиживать вечерами рядом с Тетей Эллен, слушая радио, — вместо этого она слонялась без толку по дому, мешала Маргарете, почти всегда лежавшей на кровати в Пустой комнате с книжкой в руках, или ходила от окна к окну, обрывала с комнатных цветов засохшие листья и смотрела на свое отражение в блестяще-черном окне. Иногда она упражнялась в выдержке. Что бы она почувствовала, если бы вдруг белое тощее лицо прижалось к оконному стеклу с той стороны? А если бы Тетя Эллен вдруг умерла? А если вдруг ей самой когда-нибудь пришлось бы покинуть дом Тети Эллен?

Черная дыра. Вот что она почувствовала бы. И почувствовала.

Тетя Эллен тоже переменилась после явления Астрид. Она все чаще подымала взгляд от работы и устремляла его на Кристину, но не улыбаясь и ничего не говоря. Да еще завела в доме новый порядок: девочкам больше не разрешалось подходить к телефону и бегать к ящику за почтой. Все это Тетя Эллен делала сама. Причем некоторые письма она вскрывала прямо в саду, хотя еще стояла зима и было холодно. Кристина все это видела в окошко из кухни: нахмурившись, Тетя Эллен разрывала конверт, проглядывала письмо, а потом шла прямиком к мусорному баку и выбрасывала.