— Похоже на то. И даже только лишь за желание обладать им, судя по моему видению. Помнишь, ты мне читала древнюю легенду? Дескать, было в тех местах селение, и люди погибли в нем разом, умерев от какой-то страшной болезни.

— Да, помню.

— Видимо, эти люди мне и померещились.

— Тебе?..

— Мне, ему… Я уже запутался, чье это было видение — мое или того погибшего парня. Если он, конечно, был. Призрачные тени окружили несчастного, и он испытал настоящий ужас.

— А как он погиб?

— Сорвался. Сначала что-то такое произошло, он потерял сознание и упал на плато. Было это сравнительно на небольшой высоте, так что тяжелых травм парень не получил. Но когда очнулся, то увидел вокруг себя странные неживые лица. Бесплотные тени обступили его и теснили к краю пропасти до тех пор, пока он не упал вниз.

— Какой ужас. Бедный парень. Маричек, я очень надеюсь, что все это к тебе не имеет никакого отношения. Ты же не лез в горы искать презренный металл, в конце концов. В то же время это должно иметь еще какой-то смысл. Не зря же тебе «показали» все это.

— Да, наверное, — на будильнике в этот момент сработала памятка, и Марк поднялся. — Нужно идти, у меня назначена встреча. А ты тут не скучай без меня, ладно?

Он нежно поцеловал жену. Просмотр страниц чужих мемориальных записей, полных скорби и боли, настроил его на минорный лад. Марк внезапно поймал себя на мысли, что для него потеря близкого человека может стать совершенно непереносимой.

Как только за Марком закрылась дверь, Дина снова уселась за компьютер и принялась читать.

Вот уж чего ей всегда было не занимать — это ответственного подхода к любому делу.

На второй странице мемориала Михаила Старченко какая-то молодая девушка разместила стихи. «Твои мечты никогда не исполнятся, твоя тоска никогда не пройдет», — писала она.

Ниже опять слова Лины о том, что негодяи не уйдут от ответственности и кара обязательно их настигнет. А потом вдруг фраза Ларисы Старченко, матери Михаила:

«Они наняли какого-то московского адвокатишку. Не хочется подонку сидеть. Ну ничего, все равно не отвертится. Мерзавец».

«Лариса, вы должны верить в высшее возмездие!» — патетически восклицала Лина.

«Ненавижу всех. Я радуюсь, когда им плохо», — эмоционально откликалась Лариса Васильевна.

Дина задышала часто-часто, чувствуя, как дурнота подступает к горлу. Стало страшно за Марка. Женщина, после смерти сына до такой степени погрузившаяся в ненависть, на все может решиться.

Вечером того же дня Лариса ласково, совсем другим тоном писала: «Мой ангел, мой сыночек, сладких снов тебе. Твоя мама».

Дина пролистывала страницу за страницей.

Мать разговаривала с погибшим сыном как с живым, описывала, что происходит в школе у его сестры, писала, какая стоит погода, какие новости у его друзей:

«5 ноября. У сестренки твоей новая учительница по-английскому. Ей нравится, хотя учиться и тяжело. Много задает. Были на кладбище, на могилке. Поставили цветы. Завтра папа сам поедет к тебе. Привезет твои любимые конфеты. Люблю. Скучаю. Мама».

«10 ноября. Прости, сыночек, за слезы. Наревелась так, что сил нет. Очень скучаю по тебе, завидую папе… Хочу увидеть тебя во сне».

«15 ноября. Сегодня видела тебя во сне. Ты возмужал и стал будто бы старше и серьезнее. Даже не верится, что прошло меньше двух месяцев. Кажется, будто миновала вечность. Жду с нетерпением встречи. Твоя мама».

«16 ноября. 8.00. Доброе утро, сыночек. Удачного тебе дня».

«16 ноября. 14.00. Добрый день, сыночек. Как ты там?»

«Доброго дня, сыночек. Как ты там? У нас прекрасная погода, второе бабье лето… Вот только ничего не радует, ни погода, ни природа, на душе пустота. Я никак не могу понять — за что нам все это? Кажется, что ты уехал далеко и надолго… но настанет такой день, когда ты позвонишь в дверь. Я открою, а там будешь стоять ты…»

Дина в ужасе закрыла ноутбук и, накинув куртку, вышла на улицу. Она долго кружила по улицам, стараясь успокоиться. Но у нее никак не получалось. Без сомнения, женщина на грани помешательства из-за гибели сына. Или уже совсем сошла с ума, только еще сама не знает об этом.

ПРОТОКОЛ ОПРОСА ОБВИНЯЕМОГО

Армавир, СИЗО Адвокат Таганцев Марк Сергеевич

Опросил, с его согласия, обвиняемого по ч. 1 статье 105 УК РФ Зеленского Макара Арсеньевича.

— Здравствуй, Макар.

— Здравствуйте.

— Я твой новый адвокат и хочу задать тебе несколько вопросов.

— Задавайте.

Марк внимательно посмотрел на парня. Он сильно изменился внешне, и дело даже не в том, что похудел и осунулся. Стал другим взгляд. Жестким и затравленным одновременно.

— Давай для начала договоримся: ты рассказываешь мне только правду. Какой бы неприятной она ни была. Хорошо?

— Да.

— А если ты все-таки где-то мне соврешь, или покривишь душой, или что-то недоскажешь, то я могу оказаться не готовым к полноценной защите. И вполне вероятно, что факт, скрытый тобой, всплывет в решающий момент в суде.

— Мне нечего скрывать.

— Вот и отлично. Поехали. У тебя были раньше конфликты со Старченко Михаилом?

— С ним — нет.

— А с кем были?

— С его отцом.

— Так, давай поподробнее.

Макар потер пальцем левый глаз и поморгал, пытаясь избавиться от соринки.

— Это чуть больше года назад было, — сказал он. — Весной. На мой сотовый телефон вдруг звонит Григорий Николаевич. И с ходу, ничего толком не объясняя, начинает кричать, что я должен ему пятьдесят тысяч рублей. Я не понял, переспрашиваю: «Какие такие пятьдесят тысяч, о чем вы говорите?!» А он сразу трубку бросил. Или, может, разговор сам собой прервался, не знаю. Я минуты две подождал — звонка нет. Телефон в карман джинсовой куртки сунул и пошел с ребятами в кафе.

— С какими?

— С однокурсниками, с Лехой и Славой. Сели мы за столик, а куртку я снял и повесил на спинку стула. Музыка, шум. В общем, я не услышал телефонного звонка. Увидел неотвеченные вызовы, когда уже вышли из кафе. Их было штук пятнадцать, и все от отца Михаила.

— Ты ему перезвонил?

— Нет, не успел. Потому что он позвонил снова сам. Честно, я тогда все это воспринимал как какой-то дурацкий розыгрыш. Недоразумение, которое вскоре разрешится. Наверное, надо было сразу серьезно к этим звонкам отнестись.

— А что было дальше?

— Григорий Николаевич снова стал на меня кричать. Обзывал, говорил, что я специально трубку не поднимаю. И еще сказал, что у него пропало сто тридцать тысяч и что я должен эту сумму ему отдать. Я спросил: «Как — сто тридцать? Вы же только что пятьдесят тысяч говорили!»