— Такие клешни могут поранить, — пояснила она.

Энджел осторожно поднесла руку сзади, подсунула большой палец под брюшко огромного краба, другим пальцем прижала его сверху и вынула из ловушки. Это был самец больше восьми дюймов в ширину. Он злобно шевелил клешнями и щелкал ими.

Хок посмотрел на толстые клешни краба и подумал, что вот снова Энджел встала между ним и опасностью.

— Сначала крючок, теперь краб, — задумчиво сказал он. — Спасибо и за то, и за другое.

Его пальцы на мгновение коснулись щеки Энджел. Они были прохладны после морской воды, а ее щеки горели от солнца, и этот контраст только усилил ощущение от его прикосновения.

Какое-то время Энджел удивленно смотрела на Хока, не в силах пошевелиться, затем отстранилась от него.

— Мне следовало предупредить тебя, как надо обращаться с крабом, — спокойно сказала она.

Хок снова взял в руки желтый канат.

— Сколько крабов нам нужно? — спросил он.

— Этого хватит.

Хок искоса посмотрел на Энджел.

— Я полагаю, что смогу заявить права на твою половину добычи, — сказал он.

— И не надейся, — мгновенно парировала она.

Угол рта Хока потянулся кверху. Он наклонился и снова опустил ловушку в море. Считая про себя, он смотрел, как Энджел пересекла узкий берег и бросила краба в ведро с моллюсками.

Выцветшие обтягивающие джинсы подчеркивали изящную линию ее бедер. Волосы, собранные на затылке в пучок, растрепались. Она уверенно шагала по каменистому берегу. Пляжные резиновые сандалии хлюпали на ноге при каждом шаге.

Глядя на ее грациозную походку, Хок с трудом мог поверить, что Энджел так переломалась, что неминуемо была бы обречена, если бы не упорство Дерри, вытащившего ее из-под обломков машины.

Хок вдруг почувствовал, что у него заболели руки — с такой силой сжимал он желтый канат. Мысль о том, что Энджел когда-то беспомощная лежала в агонии, была ему невыносима.

Он знал так много женщин, которые лгали. Он был слишком близок к тому, чтобы никогда не узнать женщину, которая не лжет.

— Ты устроил для крабов бесплатный обед? — Весело спросила Энджел, возвратившись к нему.

Мрачное выражение на лице Хока и напряжение, сковавшее его тело, поразили ее.

— Хок!

Он вздрогнул, обернулся и посмотрел на нее. В его взгляде смешались голод, надежда и одиночество.

Она была поражена. Жизнь не подготовила ее к встрече с таким человеком, как Хок.

Энджел протянула к нему руку, и Хок машинально сделал шаг назад.

— Хок! — прошептала она.

Он отвернулся и быстрым, сильным движением вытащил ловушку.

— Все в порядке, Энджел, — спокойно сказал он. — Я просто задумался.

— О чем? — И затем быстро: — Прости, это не мое дело.

— Я думал о женщинах и лжи, — сказал Хок. — И о правде и ангелах.

Энджел не хотелось задавать вопросов, и промолчать было невозможно. Она должна узнать, что заставило Хока разувериться в любви.

— Причина ведь не только в том, что тебя бросила мать, не так ли? — спросила Энджел.

— Причина чего?

— Ну того, что ты ненавидишь женщин.

Хок вытащил ловушку. Она была пуста. Он снова погрузил ее в воду.

— Я не всех женщин ненавижу, — ответил он наконец. — Во всяком случае теперь.

— Это нелегко?

— Что?

— Не чувствовать ко мне ненависти.

От этих слов Хок застыл на месте.

Энджел была права.

Это противоречило всему, что Хок усвоил в своей жизни, полной постоянной борьбы за выживание в этом грубом мире.

И все же он не мог ненавидеть Энджел. Она была чиста, как образы, сотворенные ею из цветного стекла. Все краски жизни сошлись в этой женщине с затравленными глазами и губами, все еще не разучившимися улыбаться.

— Это пугающе легко, — сказал Хок, пристально глядя на Энджел.

До Энджел стал доходить смысл его слов, и у нее перехватило дыхание.

Пугающе.

Это естественно, когда в одно мгновение кто-то рушит твое представление о жизни.

С ней такое случалось дважды. Недавно с Хоком, когда она научилась не доверять своему первому впечатлению. И раньше, во время аварии, когда она научилась не доверять самой жизни.

Почти невыносимо было высвободиться из-под обломков рухнувшего мира и заново научиться ходить в мире, который уже не сможет быть столь же безопасным, как прежний.

Любовь дала ей силы. Любовь Дерри. Любовь Карлсона.

Хоку, должно быть, намного хуже. Он совсем один. Его старые представления о жизни рушатся, и их пока нечем заменить.

Звук поднимаемой из морской синевы ловушки вывел Энджел из задумчивости. Она увидела что-то темное и угловатое, вцепившееся в край ловушки, и быстро вскочила на ноги, возвращаясь в мир, который выбрала, мир, который любила. Она привстала на цыпочки и заглянула через руку Хока.

— Это то, что нужно, — сказала она. — Только посмотри, какой красавец!

При виде такого энтузиазма Хок приподнял бровь. Краб полз по краю ловушки, размахивая толстыми зазубренными клешнями.

— Мне наплевать, как он выглядит, — сказал Хок.

— Чем толще панцирь, тем слаще мясо.

Она резко встряхнула ловушку, схватила растерявшегося краба и понесла его на берег.

Хок смотал канат, взял ловушку и последовал за ней, удивляясь, как такие нежные и добрые существа, как Энджел, могут жить в мире, где правят зубы и когти.

Потом он вспомнил, как ловко она схватила устрашающего вида краба, и его губы чуть скривились в усмешке.

Может, правильнее будет спросить, как зубы и когти могут сосуществовать рядом с Ангелом.

Хок вновь перешел вброд с катера на берег. Энджел ждала, растянувшись на старом одеяле. Она лежала на животе, положив подбородок на руки, и наблюдала, как огромный мохнатый шмель перелетает с цветка на цветок.

— Переживаешь за цветы? — спросил Хок.

— Мммм? — промычала Энджел. — Почему я должна переживать за них?

— Шмель перелетает с цветка на цветок, пьет нектар и улетает, даже не оглянувшись на прощание.

— Это с точки зрения шмеля. — Губы Энджел слегка изогнулись в загадочной улыбке.

Она села, чтобы взять из рук Хока содовую воду. Он ловко открыл банку и передал ее Энджел.

— А какая еще есть точка зрения? — спросил Хок, открывая другую банку для себя.