Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но она все еще боялась его. И себя. А больше всего она боялась горячего желания, которое всколыхнулось в ней при воспоминании о том, как чудесно начиналась их любовь.
Однако она не забыла, чем все окончилось: болью, разочарованием и страхом.
Легко прикоснувшись к ее нежной коже, Хок снял салфетку и потянулся за мазью с антибиотиком.
Он так осторожно втер мазь в рану, что Энджел почти не почувствовала.
— Как теперь твоя спина? — спросил он через некоторое время.
— Лучше, — сказала Энджел и села. — Болит гораздо меньше.
Она старалась говорить уверенно, но голос ее дрожал, и она избегала смотреть ему в глаза.
— Ангел!
Она медленно покачала головой, и волосы упали ей на лицо, скрыв задрожавшие на ресницах слезы, прежде чем Хок успел их заметить. Но он все понял по ее голосу.
— Прости меня, — сказал Хок. — Я не хотел обидеть тебя. Я не знал, что ты совсем не такая, как все.
Энджел широко раскрыла глаза, и слезы покатились у нее по щекам.
— Теперь я это понимаю, — прошептала она.
Хок медленно обнял ее, слегка прижимая к себе сильными руками и бормоча слова утешения. Слезы хлынули у нее из глаз, и она была не в силах остановить их.
Как жизнь Хока отличалась от ее собственной! Теперь она знала, почему он стал таким грубым и беспощадным. Хищником, лишенным любви и нежности.
Но при этом он хотел любви, нуждался в ней, жаждал ее с такой силой, что Энджел испугалась бы, если бы сама не испытывала то же самое. Слегка дрожащей рукой она коснулась его щеки.
— Все в порядке, Хок. Теперь я поняла, что произошло. Ты не знал, что такое любовь, а я не знала, что такое ненависть.
— Ангел… — прошептал Хок.
Ее губы изогнулись в печальной улыбке.
— Неудивительно, что мы так ошиблись друг в друге. Ты думал, что я притворяюсь или играю в любовь. Поэтому ты назвал меня актрисой?
Хок закрыл глаза, не в силах видеть печальную дрожащую улыбку на ее губах.
— Да, — сказал он.
— Я ужасная актриса.
— Да, — прошептал он, гладя ладонями ее руки и плечи. — Теперь я знаю это.
Энджел смотрела на Хока, пораженная тем, с каким чувством были сказаны эти слова.
— Ты не виноват, — решительно сказала она. — Хок, послушай, я не виню тебя за то, что случилось.
— А я виню.
— Но…
— Ты дала мне то, чего не давала ни одному мужчине, — сказал Хок. — А я… я дал тебе то, что давал всем женщинам. Твоя невинность потрясла меня, а твоя правда сокрушила мир, который я себе выстроил. Поэтому я сделал тебе больно. Очень больно. Твоя рана все еще болит.
Хок коснулся губами ее руки, плеча, дрожащих разомкнутых губ.
— Позволь мне дать тебе что-то, кроме боли, — с нежностью сказал он. — Позволь мне воспользоваться тем, что я знаю и умею. Я лишь коснусь тебя кончиками пальцев, губами, своим дыханием.
Энджел посмотрела в удивительно ясные глаза Хока, но увидела в них только свое отражение, свое собственное желание собрать новую прекрасную картину из острых осколков прошлого.
Лицо Хока больше не было жестоким. В нем смешались надежда и детская жажда подарка, которого он так и не получил, жажда никогда не изведанной любви.
Хок ощутил под своими ладонями теплоту ее кожи, почувствовал, как ровно вздымается при дыхании ее грудь и как дрожь пробежала по ее телу, когда она отдала себя его объятиям.
— Хорошо, — прошептала Энджел.
Это слово прозвучало для Хока как величайший подарок. Он хотел поблагодарить Энджел за доверие, которого не заслужил, но голос не слушался его.
Он нежно прижал Энджел к себе и, прикрыв глаза, стал легонько покачиваться, словно пытался впитать ее всю через свои руки.
Теплыми, нежными губами он поцеловал ее висок, глаза, ямочки на щеках, затем зарылся лицом в яркий, как солнце, теплый шелк ее волос, вдыхая аромат ее кожи до тех пор, пока у него не закружилась голова. Потом он почувствовал, что Энджел щекой прижалась к его покрытой черными волосами груди, и ему показалось, что сейчас он умрет от наслаждения.
Хок указательным пальцем медленно приподнял ее лицо, посмотрел в ее загадочные лучистые глаза и осторожно приблизил губы к ее губам.
Их первое прикосновение было таким нежным, таким мягким, что глаза Энджел вновь наполнились слезами, и она опустила ресницы, чтобы скрыть их. Ее тихое дыхание смешивалось с теплым дыханием Хока.
Он нежно поцеловал уголки ее рта, потом провел кончиком языка по изящному изгибу губ и снова поцеловал. Каждый раз его губы едва касались ее губ, каждый поцелуй заканчивался, едва успев начаться.
Потом Хок все начал сначала: коснулся губами ее виска, глаз, кончиком языка легко обежал ее губы. Его рот, сдержанно нежный, одарял ее осторожной, изысканной лаской.
Энджел показалось, что ее тело разрывается на части, и она тихонько застонала.
— Ангел, — мягко спросил он слегка дрожащим от волнения голосом, — что случилось? Что-нибудь не так?
— Мне очень хорошо с тобой, — прошептала Энджел, открывая глаза. — Мне никогда раньше не было так хорошо.
Ее слова смутили и взволновали Хока, наполняя удовольствием, которого он до сих пор никогда не испытывал.
— Спасибо, — хрипло произнес он и прошептал в самое ухо: — Лишь прикоснувшись к тебе, я понял, что означает слово «хорошо».
Его губы коснулись чувствительного края ее уха, и Энджел вздрогнула. Теплый, мягкий кончик его языка легко скользил по нежной коже уха, изучая каждый его потаенный изгиб и поворот.
Энджел снова издала легкий сгон. Хок поднял голову и сквозь полуприкрытые глаза посмотрел на Энджел, читая удовольствие и растущую страсть в напряженных изгибах ее тела. Он коснулся пальцами ее шеи, ощущая мягкость кожи и жилку, пульсирующую под его большим пальцем.
Энджел обняла Хока за талию и трепетно прижалась к нему всем телом. Он закрыл глаза, чтобы Энджел не увидела в них голодного желания, которое пронзило его при этом прикосновении.
— Ты такой теплый, — сказала она, коснувшись губами груди Хока, — и пушистый.
Она подняла голову. Ее глаза лучились от смеха и удовольствия.
— Я надену рубашку, — дрожащим голосом сказал Хок.
Не открывая глаз, он обругал себя за то, что не подумал об этом раньше: Энджел не привыкла касаться обнаженной груди мужчины.
— Не надевай, — поспешно сказала Энджел.
— Ты уверена?
Она осторожно потрогала пальцами упругие колечки волос у него на груди.
— Если ты сам не возражаешь, — заметила Энджел, внезапно отнимая руку.