Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ваша… ваша машина, – сказала наконец Хэл, с трудом выдавливая слова. – Левый руль, я только сообразила. Вы живете за границей?
– Ваша правда. – Минуту казалось, что Эзра не собирается объясняться, но затем он добавил: – На юге Франции, недалеко от Ниццы. У меня там маленькое фотоателье.
– Как чудесно. – Зависть в ее голосе была неподдельной. – Я один раз была в Ницце, со школой. Красиво.
– Да, симпатичное местечко, – лаконично заметил Эзра.
– И давно вы там?
– Лет двадцать.
Пока Эзра объезжал припаркованную на обочине машину, Хэл занялась арифметикой. Ему никак не больше сорока, значит, он уехал из Англии сразу после школы. Лондон был слишком близко.
– А вы живете в Брайтоне, да? – покосившись на нее, спросил Эзра.
Хэл кивнула.
– Да. Там тоже хорошо, берег не так красив, как в Ницце, но… Не знаю. Не могу себе представить, как это – жить далеко от моря.
– Я тоже.
Какое-то время они ехали молча. Только на окраине Пензанса Хэл кое-что пришло в голову и она решилась спросить:
– Дя… – Язык не поворачивался, но она выдавила: – Дядя Эзра, а вы, конечно… говорите по-французски?
Эзра опять покосился на нее, отведя взгляд с дороги. На лице у него мелькнуло несколько ироничное выражение и какое-то сомнение, которое Хэл не до конца поняла.
– Говорю. А почему вы спрашиваете?
– Просто интересно… Я тут слышала фразу. Aprés moi, le déluge. Что это значит? Мне где-то попадалось это выражение.
– Буквально – после меня потоп. – Эзра метнул на нее пристальный взгляд и, включив поворот, обогнал грузовик, после чего машина вернулась на свою полосу. – Во Франции это очень известное изречение. Обычно его авторство приписывают Людовику XV, последнему королю, умудрившемуся прожить без революции и погубившему своего сына. Но смысл фразы более глубокий и неоднозначный. Ее можно понять и так: после того как я уйду, все низвергнется в хаос, поскольку я единственный, кто может гарантировать, что плотину не прорвет или не случится чего похуже.
– Еще похуже? – Хэл усмехнулась. – И так-то несладко.
– Как посмотреть. Это может значить: я сделал все, чтобы не допустить беды, но теперь умираю, и все полетит в тартарары, а может значить… – Эзра прервался в ожидании зазора между машинами, и Хэл догадалась, что он имел в виду.
– Например, ощущение… как будто ты точно не знаешь, что может случиться, но хочешь, чтобы это случилось, – сказала она. – И осознаешь свою роль в том, что все летит с катушек. Вы это имели в виду?
– Точно.
Хэл не могла сообразить, что ответить. Опять представила, как старая женщина, понимая, что конец близок, потирает руки, составляя завещание, которое стравит между собой ее близких. Неужели же она правда так мстительно все рассчитала?
Хардинг и Эзра не любят друг друга, не нужно быть экстрасенсом, чтобы увидеть это. Но какова в этом ее, Хэл, роль?
Последнюю милю они проехали в молчании, Хэл погрузилась в собственные мысли. Наконец Эзра свернул на стоянку и остановился, выключив мотор и подняв крякнувший ручной тормоз.
– Ну, вот мы и приехали. Только одна незадача.
– Какая?
– Сейчас двадцать минут первого. Боюсь, мы опоздали.
– О. – Посмотрев на часы на торпеде, Хэл испытала целую гамму чувств: облегчение, что сегодня не придется встречаться с Тресвиком – правда, одновременно ее кольнула совесть, – а кроме того, тревогу при мысли о реакции Хардинга и осознание того, что она лишь отсрочила свидание. – Черт, – ругнулась она, не подумав, и закусила губу. Брань противоречила тому впечатлению, которое она хотела создать о себе у Вестуэев, – слабая, скромная девушка, тише воды ниже травы. Никакие ругательства сюда не вписывались, и она разозлилась на себя, как будто только что обложила клиента. На щеках проступил румянец – не столько от стыда, сколько от раздражения на собственную неосторожность. – Простите, это было…
– О, я вас умоляю, вы взрослая девушка. А я не ваш воспитатель. И кстати, коли уж мы об этом заговорили, давайте заканчивать с дядей Эзрой. Я вам не дядя.
Хэл невольно вздрогнула, и, судя по всему, Эзра это заметил, так как поправился:
– Я не хотел, чтобы прозвучало жестко. Но мы же только познакомились. Обращение дядя подразумевает отношения, которых между нами нет, а как я уже говорил, на лицемерие в этой семье монопольное право у Хардинга. С меня хватит.
– Ладно, – медленно проговорила Хэл. – Тогда… как же мне вас называть?
– Эзра было бы замечательно. Ну что, пойдемте? – И он открыл дверь машины.
– Подождите, – порывисто остановила его Хэл, вытянув руку, но не дотронувшись до Эзры. – Если… если уж мы представляемся друг другу…
– Да?
– Здесь все называют меня Хэрриет, но так не… – Хэл осеклась. Она хотела сказать, что мама звала ее иначе, однако слова застряли у нее в горле. – Друзья зовут меня иначе.
– И как же? – Эзра вопросительно поднял бровь.
– Хэл. – Сердце у нее забилось, будто она отрезала от себя кусок. Никакой логики в этом не было: Вестуэи знают ее настоящее имя, а благодаря мистеру Тресвику даже и адрес. По сравнению с тем, что она уже натворила, Хэл ничем не рисковала, называя свое уменьшительное имя, никак себя не разоблачала. И все-таки это был акт высшего доверия. – Меня зовут Хэл.
– Хэл, – медленно, будто обкатывая слово во рту и пробуя его на вкус, повторил Эзра. – Хэл. – И загорелое лицо расплылось в широкой, щедрой улыбке, совсем другой, нежели его обычная, сардоническая ухмылка. – Мне нравится. Ну что, отметимся и получим нагоняй?
– Да, – кивнула Хэл. Она глубоко вздохнула и открыла дверь машины. В заднем кармане чувствовалась коробочка с картами, и она вспомнила валета Мечей, клубящиеся за ним грозовые облака, грозные волны под ногами. Aprés moi, le déluge… – Да, идемте.
– Восхитительно. – Голос Хардинга сочился ядом. – Вы, конечно, понимаете, что натворили, Хэрриет?
– Я?
Хэл разозлилась на несправедливое обвинение, но, спохватившись и вспомнив свою роль слабой, послушной племянницы, постаралась изобразить на лице крайнее отчаяние.
Тут заговорил Эзра.
– Хардинг, если кто-то и виноват, – сказал он со скукой, – так это я. Точнее, долбаные сороки.
– К черту сорок. Сегодня пятница, если вы еще не заметили. Нотариальные конторы закрываются на выходные. И ваша медлительность означает, что нам придется тут торчать до понедельника и продолжать наши словопрения.
– Кажется, я понял, – сказал Эзра, и в голосе послышалась интонация, которая уже резанула Хэл за завтраком, – ты не дашь мне денег на карманные расходы и запретишь пользоваться игровой приставкой.