Забрав ключи, Салтыков не стал торопиться забирать машину, а сказал, что приедет вечером или на следующий день. Потом оставил бывшему владельцу несколько сотенных бумажек и попросил залить к вечеру полный бак.

Ну вот, думал Салтыков по дороге домой, одно дело сделано. Надо, конечно, еще попробовать поездить на ней, чтобы в нужный момент не подвергать себя напрасному риску, но, в общем, он был почти уверен, что рыдван не подведет.

Теперь надо было подумать о цацках. Что он мог такого купить, чтобы супружница согласилась это надеть и не то просто надеть, а несколько дней поносить? Он заехал в пару ювелирных магазинов, попавшихся ему по дороге, но не увидел ничего, что бы ему понравилось. А вечером, вернувшись домой, понял, что правильно сделал, что не увидел, потому что вечером Люська ему неожиданно помогла.

— Что это? Купила? — спросил он, увидев, как она крутится перед зеркалом в новом платье.

— Нет еще, — ответила Люська, — вот предлагают по дешевке, а я не знаю, покупать или не покупать?

— Тебе идет, — сказал Салтыков, внимательно оглядев ее: платье ему не нравилось, как и не нравилась сама Люська в этом платье, но последнее время он старался ей не перечить: пусть делает, что хочет, лишь бы была довольна, — если нравится, купи.

— Да? Четыреста баксов, учти.

— Ты же сказала — по дешевке?

Люська посмотрела на него и усмехнулась:

— А ты думаешь за платье от Готье — это много?

Когда он, вздохнув, достал из бумажника четыре сотенные купюры и протянул ей, Люська загадочно посмотрела на него и вкрадчивым тоном, от которого он давно отвык, и даже немного сюсюкая, что вовсе не было ей свойственно, спросила:

— А еще полторы сотни дашь?

— Еще?! — взревел Салтыков, — еще-то на что, хотел бы я знать?

— Понимаешь, я приглядела к этому платью потрясающее кольцо.

— За полторы сотни?

— Да. В салоне на Кутузовском. Очень изящное, с нефритом.

Это было то, что нужно. Салтыков даже затрясся от предчувствия удачи. Завтра же он сам отвезет ее туда, и они вместе купят это кольцо. Бабочка сама летит на огонек.

— Я тебе, конечно, дам, — тоном благодетеля сказал Салтыков, — но вообще-то имей в виду: если хочешь поехать со мной в Японию… — он не договорил.

— Да? Так что же? Если я хочу… а я, конечно, хочу… то что? — Люська подошла вплотную к зеркалу и внимательно рассматривала свое отражение.

— Что, что… — сердито проворчал Салтыков, чтобы скрыть внезапную радость, — экономить надо, вот что.

История с Японией тоже была весьма кстати. Его пригласили делать буклет для премьеры спектакля, поставленного российским балетмейстером в Токийском театре. Он знал, что Люська действительно очень хочет поехать и все время дразнил ее: то говорил, что там их ждут роскошные условия и что принимающая сторона собирается устроить несколько поездок по стране, а по завершении работы даже и отдых на берегу океана, то объявлял, что ничего не получится, потому что все эти роскошества оплачивались только для него, а супругу могли принять только за его счет, а счет этот грозился быть весьма большим. Люська, правда (он это чувствовал), не принимала слишком всерьез его слова, потому что привыкла к тому, что в конечном счете он все всегда для нее делает, но все-таки Салтыков заметил, что последнее время она несколько снизила свой обычный высокомерно-снисходительный тон и чуть-чуть умерила аппетиты. Это значило, что она старается ему не противоречить, не раздражать, не злить, словом, не напрягать отношения. И все это было чрезвычайно кстати, потому что очень скоро ему придется кое о чем ее попросить.

За кольцом они поехали вместе. В салоне Салтыков, распахнув пальто и слегка выпятив живот, что придавало ему особенно барственный вид, стоял у прилавка и, скривив губы, презрительно рассматривал дамские украшения, выставленные в витрине. В такие минуты он сам себе казался невероятно значительным, и ему хотелось, чтобы другие тоже замечали это.

— Может, возьмешь что-нибудь подороже? — спросил он, когда Люська потребовала у продавщицы показать ей кольцо с овальным зеленым камнем.

— Я же объяснила: мне нужно именно это, — ответила Люська, которая не захотела ему подыграть.

— Как хочешь, — ответил он недовольно, будто оскорбившись на то, что она отвергла его щедрость и великодушие и купила вещь, недостойную ни себя, ни его. — Оно тебе не велико? Может, примеришь вот это?

Салтыков с удовольствием убедился, что завтра же сможет купить второе, точно такое же, и спросил:

— Какой это размер?

— Семнадцатый, — ответила продавщица и заискивающе улыбнулась.

Ночью, лежа в постели, Салтыков думал, что теперь ему осталось сделать самое трудное: уговорить Люську уехать с ним на несколько дней из Москвы. Если все будет хорошо, то за неделю до тридцать первого октября, то есть двадцать третьего или двадцать четвертого, он должен будет под каким-нибудь предлогом выманить с дачи Юрганова, и в тот же день съездить в Озерки — оставить в дверях «Люськину» записку. Если это получится, им обоим придется уехать, потому что Юрганов, получив письмецо с просьбой привезти цацки в Москву, неизбежно приедет, а этого позволять ему ни в коем случае нельзя.

Салтыков отлично представлял себе все сложности этого плана и пока еще не очень хорошо понимал, как ему удастся его осуществить, но сложность задачи только подзадоривала его. К тому же (и эта сторона предприятия казалась ему совершенно гениальной) выполняя эти задачи, он ничем не рискует, потому что главное должно произойти только в последний момент, и если хоть одно звено этой замечательной и остроумно продуманной цепи сорвется, он просто-напросто не станет ее убивать.

* * *

— Слушай, старик, — сказал он Юрганову, приехав на дачу восемнадцатого октября, — во вторник Люська собирается приехать сюда со своими бабами играть в карты. Если хочешь, можешь отлучиться хоть на целый день.

— А на два? — спросил Юрганов.

— На два? Хочешь переночевать в Москве? — Салтыков не верил своим ушам.

— Нет, я бы съездил в деревню, но если это тебя не устраивает…

— Вполне устраивает! То есть мне-то все равно, ты можешь и не уезжать: Люська перебьется. Если только, конечно, тебе самому нужно, так что ты смотри, располагай своим временем, как хочешь. Но если поедешь — поезжай с утра, не жди ее, потому что встает она поздно, и пока со своими бабами разберется, пройдет еще полдня. А, кстати, тридцать первого у тебя ничего не отменяется?

— Нет. А что? — Юрганов с удивлением посмотрел на него.

— Я к тому, что если тебе надо побыть в Москве подольше — ты скажи. Я приеду, посижу здесь.

— Да нет. Я же сказал: в девять вечера буду на месте, не волнуйся.

— Ну смотри, — сказал Салтыков, — только не опоздай, потому что грабят здесь именно вечером — шпана из соседнего поселка.