Я добрел до устья реки, но «Рональдо» нигде не нашел. Остановился на грузовой пристани и закурил. Вечер был теплым и тихим. Казалось, Одда где-то за миллион миль отсюда. Раньше жизнь здесь просыпалась минимум трижды в день: утром в шесть, днем в два и вечером в десять. В это время на комбинате менялись смены, и улицы наполнялись автомобилями. Но долгий день прошел, наступил вечер. Комбинат остался в прошлом. Единственный шум шел от реки, которая выкачивала воду во фьорд, словно кровь из открытой раны.

В голове вырисовывалась следующая картина: Гутторма Педерсена убили, потому что он попытался выжать из Самсона Нильсена деньги. Причина в деньгах. Причина всегда в деньгах. Люди могут сколько угодно говорить о ценностях и культуре, но в конечном счете причина всего кроется в деньгах. Возможно, Самсон Нильсен просто хотел попугать его. Возможно, парень просто не справился с управлением. Все-таки он не был гонщиком, как Нильсен. Не знаю.

Я выбросил окурок в реку. Вернувшись в свой кабинет, я открыл окно и подставил лицо вечернему воздуху. Включил компьютер и, дождавшись, пока он загрузится, сел писать. Я писал быстро. Я писал все, что знаю. Я писал все, что думал, что знаю. Когда текст был готов, я пробежал его глазами. Какие-то вещи пришлось додумать самому, но в целом все выглядело достаточно убедительно.

Судя по всему, владельцы, компания «Коэн бразерс», запланировали постепенную ликвидацию комбината. Когда предприятие оказалось на грани банкротства, Самсону Нильсену было поручено организовать работу по разорению завода до вмешательства кредиторов. Нильсен, человек смекалистый, подходил для этой работы идеально. Все, на чем можно было заработать, сделал он. А для черной работы наняли беженцев — дешевую рабочую силу, которая будет обо всем молчать. По ночам они освобождали участок от всего ценного. Упаковывали моторы, краны и вычислительную технику. Все это добро вывозили на трейлерах и фьордом — на зафрахтованных судах.

И все было замечательно, пока кое-кто не выяснил, что происходит. Гутторм Педерсен напал на след воров. Возможно, Самсон Нильсен нанял и его. Возможно, по ночам он шпионил за сербами и разузнал все именно так. Беженцы занервничали, потому что им грозила депортация. А Самсон Нильсен занервничал, потому что полагаться на молодого Педерсена было нельзя. Он разыскал парня, потолковал с ним и начал преследовать, чтобы попугать. Но вдруг все пошло наперекосяк, и Гутторма Педерсена сталкивают с моста в реку.

Я встал и закрыл окно. Подумал, что статью можно так и отослать, но знал, что мне никто не поверит. И хотя я был уверен, что в общих чертах все так и было, историю не напечатают. Пускай я выяснил, как все происходило и что с чем связано, — Бергену нужно знать о моих источниках. Меня наверняка попросят подтвердить написанное документально.

А этого я сделать не смогу. Ну как мне подтвердить, что Самсон Нильсен утопил собственную «субару» во фьорде? Можно даже не пытаться. Я не сомневался, что Самсон Нильсен сделал это, чтобы скрыть следы ночного происшествия. Да и в вопросе денег Нильсен никогда своего не упускал. Он объявил, что его машину угнали, чтобы ему еще выплатили страховку. В тот же день он или кто-то другой угнал БМВ у сербов, доехал до Эйтрхейма и там поджег автомобиль. Нильсен знал, что обломки найдут, и понимал, что все тут же обвинят сербов. Подумают, что это они выбросили молодого Педерсена в реку. Надоел, мол, вот и устроили парню скорую расправу. Трое беженцев окажутся в кутузке по подозрению в убийстве норвежца. И все довольны.

Я позвонил заведующей отделом расследований. Она ответила сразу же. Я назвался. Пауза.

— Я хочу кое-что сказать, — начал я.

— И что же? — спросила она.

— У нас тут обезьяна с гранатой.

— То есть?

— У нас тут обезьяна с гранатой.

— Ты про кого?

— Ты знаешь это не хуже меня. Я уже давно собирался об этом сказать.

Завотделом вздохнула.

— Мне кажется, тебе действительно пора отдохнуть, — сказала она.

— Я просто хотел об этом сказать.

— Спасибо. — И она повесила трубку.

Я еще раз прочел все, что написал. И закрыл документ. Компьютер спросил, собираюсь ли я его сохранить.

Я щелкнул по кнопке «Нет».

Я был стаканом джина. Я был рыбой, которую вытащили из фьорда. Костюмом без человека. Бармен встряхнул меня и сказал, что здесь спать нельзя. Я объяснил, что он видит все, что осталось от моей беспутной жизни. В ответ он предложил мне стакан воды.

Журналисты собрались за столиком у окна. Я слышал, как ТВ-2 сказала, что 24-й канал взял у нее интервью. «НТБ» написал очерк о Бороде из «Народной газеты». «Дагсависен» сказал, что если взять голую статистику, то в Одде убийств больше, чем в Осло. «НТБ» пожаловался, что от Одды его уже тошнит. «Афтенпостен» бросил взгляд в мою сторону. Я приветственно поднял стакан.

В бар зашел Эрик Бодд. Он подошел к стойке. На носу у него была повязка. И это меня весьма порадовало.

— Привет, Чайнатаун! — сказал я.

Он улыбнулся мне так, будто мое общество было самым приятным на свете.

— Как дела? — спросил Бодд.

— Как у елки на Рождество, — ответил я.

— А здесь что делаешь?

— А мне нравится смотреть, как люди выпивают.

Бодд рассмеялся. Потом схватился за нос.

— Я сожалею о том, что произошло сегодня утром, — сказал он. — Знаешь, как оно бывает. Я могу что-нибудь для тебя сделать?

— О чем ты! Ты и так много для меня сделал.

— Суть в том, что я волнуюсь, — сказал Бодд. — Я всегда волнуюсь за других.

— А я и не знал, что такие люди еще остались.

— Просто скажи, что я могу для тебя сделать.

— Ты так добр. Дай я тебя расцелую.

Бодд рассмеялся и взял свой стакан пива. Сказал, что предложение остается в силе. Я ответил, что приму его совет всем сердцем. И подумал, что, по всей видимости, Бодд из тех, кого нужно побить, прежде чем они начнут тебя уважать. Побить его, что ли, еще раз — чтоб уважал больше?

Бодд направился к остальным. Сказал что-то, от чего все засмеялись. Как же это все-таки забавно — журналисты сидят в углу и думают, что знают все на свете. А на самом деле не знают ничего. Людям нужна правда. И в газетах людям хочется читать правду. А что им подсовывают? Болезни, смерти, катастрофы, громкие разводы и сплетни.

Скоро машины газетчиков заснуют снова. Скоро репортеры вновь бросятся писать, находя утешение в кофеине. «Дело Ирен». Я жевал сигарету и думал. О людях, которые исчезли. Через несколько дней в газетах и на телевидении будет полно материала по какому-то конкретному делу. Тебе подадут подробности. Ты узнаешь все о пропавшем человеке. О его или ее последних действиях. Какое-то время ты будешь помнить имя, место, подозреваемых. Потом где-нибудь случается другое происшествие — и журналисты едут дальше, как артисты на гастролях. А первое дело бросают не распутав. Я любил Ирен. Действительно любил. А в печати все будет выглядеть банально и просто.