Возможно, отец прав, возможно — нет. И все эти теории о сговоре могли возникнуть у него от горечи пережитого. Но говорил он очень уверенно. Возможно, люди продолжали приходить сюда по ночам, по винтику растаскивая завод, как в последнюю неразрешенную смену. Возможно, это было такое крупное воровство, что даже могло сойти с рук. И даже узнай о нем в полиции или Крипосе, расследовать эту аферу кажется невозможным. Пара месяцев — и дело закроют.

Кроме того, виновные — по другую сторону Атлантики. Братья Коэн продали право на электроэнергию. Лишили людей работы. И в итоге — выпотрошили комбинат, вынули сердце из сердца города, примерно так же, как богачи похищают органы у бедняков.

Я спокойно стоял на лесах. И вдруг услышал шаги. В плавильню кто-то вошел. Я больше не один. Я стал лихорадочно придумывать, что бы сказать, если меня здесь застанет охранник или кто-нибудь еще. Ничего путного на ум не шло. У меня не было хорошего объяснения, почему я здесь.

От теней внизу отделилась фигура. И только когда между нами оставалось метров десять, я понял, что это олень. Он подошел к карбидной печи. Я слышал, что на территории завода живут лисы, но что здесь еще разгуливают олени! Наверное, этот олененок забежал сюда, испугавшись грозы. Я продолжил карабкаться по лесам. Олень обернулся на меня. Он не казался ни смущенным, ни напуганным. Он просто смотрел на меня и часто дышал.

Квартал в Нюланнсфлате казался безлюдным, но, когда я пошел по проулку, шторы зашевелились. В одном из окон я увидел седые волосы и нос, прижатый к стеклу. На двери рядом было написано: «Вибеке и Артур». Я позвонил. Никто не вышел. Где-то работало радио, но я не мог определить, у Артура Ларсена или у соседей.

Я удивился, узнав, что он живет здесь. Завод построил эти блочные дома в пятидесятых, чтобы обеспечить жильем рабочих. Райончик тут же окрестили «Чикаго». Теперь коммуна, выкупив большую часть домов, селила здесь пенсионеров, иммигрантов и безработных. Мусорные баки были переполнены, и уже на подходах к району стояла жуткая вонь.

Дождь поутих. Скоро небо опять прояснится. По проулку прошмыгнула вымокшая собака. Отряхнулась и посмотрела на меня так, будто мы могли стать друзьями. Я взялся за дверную ручку. Она была теплой. Я вошел в прихожую и остановился. Ничего не происходило. Я прошел дальше — в гостиную. На затылке у меня выступили капли пота. Одна из них покатилась по спине. Комната пахла болезнью, сном, пылью и медикаментами. На стене тикали часы. Я скользнул взглядом по фотографиям, книгам и блокам тетрадей.

Из полуоткрытой двери спальни послышались приглушенные звуки. И я туда вошел. На кровати спиной ко мне сидела невероятно толстая женщина. На ней была ночная рубашка, и тело выглядело непропорциональным, как будто сложенным из множества тяжелых валиков. Вокруг были разбросаны плюшевые звери. Я увидел медведя, собаку, льва и жирафа. Женщина медленно повернулась ко мне, но ее глаза были закрыты светонепроницаемыми очками из темной ткани, такие иногда раздают в самолетах.

— Артур? — спросила женщина.

Я не мог оторвать взгляд от всех этих слоев сала. Сало на сале. От кожи до самого скелета — один сплошной жир.

— Артур? — снова спросила она.

Она потянула руки к очкам. Я попятился, чувствуя, что увидел то, чего не следовало видеть.

Когда я снова был в гостиной, со второго этажа спустился Артур Ларсен. Он был в шортах и футболке. Что-то в нем мне показалось странным. Что-то было не так. И тут до меня дошло, что он был без парика.

Толстая женщина в спальне закричала. Ларсен сверкнул на меня глазами и молча прошел мимо. Я не знал, что мне делать, поэтому сел за кухонный стол и закурил. Я смотрел в грязное окно. И видел бассейн и химический комбинат.

Через несколько минут Ларсен вернулся. Он набрал в стакан воды из-под крана. Положил в него несколько кубиков льда и снова исчез в спальне. Немного погодя он вернулся, чтобы налить стакан и себе. И сел за стол, не глядя на меня.

Потом облизнул губы и тихо заговорил:

— Ты первый, кто увидел ее за десять лет. Она такая большая, что не может выйти из той комнаты.

Удивительно было видеть его без парика. Как будто все это время он играл чью-то роль, а теперь вновь стал самим собой.

— Я ее люблю, — сказал он. — Ты это можешь понять?

Я кивнул. Кивнув, я соврал. Но так соврать проще всего.

— Ты это понимаешь? — повторил Ларсен, будто уличив меня во лжи.

— Да, — сказал я.

— Нет, не понимаешь. Ты думаешь, что это совершенно невероятно, верно?

Я молчал.

— Ты думаешь, что толще женщины в жизни не видел. Думаешь, что любить толстуху невозможно.

Он был прав. Я этого не понимал. Я видел его жену, и для меня она была просто самой толстой женщиной в мире.

Я затушил окурок и сказал:

— Я ждал тебя на берегу больше получаса. Может, объяснишься?

Ларсен ничего не ответил. Я спросил, не хочет ли он дать мне объяснение. Он поднес к губам стакан, но тот был пуст, и только кубики льда звякнули о стекло.

— Хочешь, я помогу? — спросил я.

Ларсен смотрел в одну точку где-то далеко за моей спиной. Он сидел беспомощно опустив руки. Его лицо было переполнено пустотой.

— Я скажу, что знаю, — начал я. — А ты поправляй, если что.

Никакой реакции. Я его не понимал. Он послал мне ту кассету. Хотел, чтобы я узнал. А теперь — молчит.

— Скажем так, кое-кто разворовал комбинат, — сказал я. — И, скажем так, кто-то открутил самое ценное до объявления банкротства. Демонтировали двигатели, станки и оборудование, вывезли их на трейлерах или во фьорд на кораблях.

Ларсен по-прежнему молчал.

— Возможно, все это в Германию, — продолжал я. — Возможно, в другую страну. Но будем считать, что в Германию. Или все-таки выберем другую страну? Как тебе Польша?

Ларсен достал из стакана кусочек льда и положил в рот.

— Ну, будем считать, что все идет по плану, — сказал я. — Заводское добро растаскивают. Остается только всякий хлам. Воры могут спокойненько скрывать, что происходит за забором. Все путем, но вдруг вмешивается посторонний. Не знаю, как именно. Но все заканчивается тем, что мальчишку спихивают в реку.

Я подождал немного и спросил:

— Ну что? Знакомые сюжеты? Так оно и было? Мальчишка перешел кому-то дорогу, и его просто убрали. Возможно, делать этого не хотели. Возможно, просто решили припугнуть. Но тут к обычному воровству добавилось еще и убийство.

Ларсен спросил, не будет ли у меня закурить. Я дал ему сигарету и взял одну сам. Пот выступил у меня на лбу, шее и руках. Нужно было принять душ.

— Нервишки? — спросил я. — Может быть, ты и вор, но не убийца. Ты прислал мне кассету, чтобы я покопался в этом дерьме. Решил таким образом снять с себя ответственность?