— Вы четко это затвердили, господин Киврин.

— Ну надо же мне знать, с кем и с чем я работаю! Докукин работал с Трояновым, теперь будет работать со мной. Мы уже подвезли ему оборудование, вот сейчас на дворе грузят более новые… эти… в общем, всякие приборы. И — вот… — коряво закончил он.

— Понятно, — сказала я.

Честно говоря, понятно мне было не особо, но надо же хоть что-то сказать жирному самодовольному бурдюку! Больше всего не укладывалось в голове то, как может Коля Докукин, этот милый чудак, сотрудничать с уголовниками пошиба Мандарина. Да и прежний «куратор» Докукина, Тройной, с его дрессировщиками тигров и людьми типа Кабаргина и Павлова… Честно говоря, все они слабо пересекались с тем представлением о Докукине, которое засело в моем мозгу. Да нет, все проще некуда: Докукина наверняка заставили. Сейчас у него бандитская «крыша», потом она может стать спецслужбистской или ментовской, но так или иначе, какова бы ни была крыша, какие бы шифер и железобетонные конструкции ее ни составляли, под крышей будет находиться неизменное слагаемое — напуганный серый человечек с длинным носом, светлыми моргающими глазами и гениальным мозгом. Он всегда стоял в стороне от насилия, а теперь оказался в самом центре столь кровавых и столь губительных событий…

Мандарин словно прочитал мои мысли. Он усмехнулся и произнес:

— Я думаю, что вы существенно облегчили бы жизнь Николаю Николаевичу. А то он сильно перепуган, поэтому ему хотелось бы, чтоб рядом с ним был надежный человек из числа тех, кого он знал раньше.

— Красиво излагаете, — сказала я озадаченно.

— А то!

Я обернулась и окинула взглядом стоявших рядком людей Киврина общим числом около десятка. Они были насуплены и хмуры. Я не сомневаюсь, что они с большим удовольствием пустили бы меня в расход, будь на то их воля. Но воля сидела перед ними в кресле, персонифицировавшись в жирного желтолицего наглеца неопределенного возраста.

— Господин Киврин, а что будет, если я соглашусь?

— Денег дам, что будет… Потом отвезут тебя к Докукину. Но, конечно, если будешь фокусничать, — завалим.

— «Фокусничать» — если я откажусь?

Киврин терпеливо откашлялся и сказал:

— Это как подойти к делу. Какой резон тебе отказываться? Заплачу я тебе нормально. Очень нормально. Мне-то ведь тоже невыгодно, чтобы дело простаивало. А Докукин так перепугался, что чуть ли не позабыл все свои формулы и… эти, как их…

— Реакции, босс, — подсказал Мусагиров. — Химические реакции.

— Во-во. Так что у него ни реакции, ни эрекции — сплошной висяк! — сказал Мандарин и тупо загоготал, видимо, довольный своим сомнительным каламбуром.

Я огляделась. Положение, прямо скажем, было весьма угрожающим. Все так же сидел на полу Федор Николаевич, и, кажется, никто не собирался его поднимать. Все так же мрачно мерили нас взглядами сподвижники и соратники недавно выпущенного на свободу бандита Мандарина. Перспектива отказаться от предложения Киврина — поступить к нему на работу — просматривалась в весьма угрожающих багровых тонах. А багровый, как известно, цвет крови.

В руках Киврина меж тем появился тот самый чемоданчик, что передал мне хозяин «Стрелы». Толстяк с весьма довольным видом раскрыл его и вынул наугад несколько пачек. Потом уложил их обратно и произнес:

— Отлично. Триста тысяч. Если угодно, Женя, то я мог бы немедленно передать вам одну из этих пухлых пачек в счет аванса. Я же обещал, что буду оплачивать ваш труд щедро. Очень щедро. Не то что это чмо, — он показал на Нуньес-Гарсию, — и его покойный хозяин. Подумайте, подумайте, тут есть над чем поразмыслить. Ну так что? Докукин ждет, — присовокупил он. — Кстати, вид у него в последний раз, когда я его видел, был, признаться, очень напуганный. Муса вроде как пригрозил отпилить ему уши, если он не станет на нас работать. Впрочем, вы можете наплевать на него и на себя тоже и отказаться. Как видите, я предоставляю вам полную свободу выбора.

Я промолчала. Свобода выбора была еще та! Но подумать тут действительно было над чем, Киврин прав. Если попытаться разобрать ситуацию так, как она рисуется в свете известных мне фактов, то получится следующая картина. Докукин в самом деле работал на Троянова, а теперь его принуждают работать на Киврина: те факты, что приводил жирный бандит, указывают именно на это.

Далее. Докукин в самом деле желает, чтобы рядом с ним была я. Верно, он постоянно боится за себя, и Троянов предложил нанять ему телохранителя. Докукин назвал меня, и только смерть Троянова и глупое недоразумение — с подачи Павлова и Федора Николаевича — помешало тому, чтобы мне поступило подобное предложение.

Было понятно, что бандиты действительно дорожат человеком, которого мне рекомендовали охранять, иначе бы они не стали так церемониться. Но точно так же я сознавала, что при минимальной ненадобности меня просто-напросто уберут из дела, причем — вперед ногами. Из подобных проектов никого не отпускают, а тут речь идет об огромных прибылях и сногсшибательных перспективах развития производства и сбыта проклятого наркотика, который был изобретен Николаем Николаевичем совершенно с иной целью… В свое время он даже объяснял мне, с какой.

Деньги действительно были впечатляющие. Если Мандарин вот так запросто соглашался дать мне в качестве аванса десять тысяч долларов, то, думаю, в случае своего согласия я могла бы заработать превосходные деньги. Правда, было «но». Лучше всего это «но» подчеркнул знаменитый Горбатый из «Места встречи», который в ответ на слова Шарапова: «Этих денег нам с Лелей на целый год хватит!» — сказал: «Ты еще проживи этот год».

Во время работы частным телохранителем я выслушала много сомнительных предложений, большинство из которых, разумеется, отвергла. Предложение Мандарина отличалось еще большей сомнительностью, чем те, отвергнутые. Более того, оно выглядело угрожающе. Пойти в подручные к Киврину, поддаться ему только из-за того, что уж больно неблагоприятно сложились обстоятельства? С другой стороны, он и сам не дурак, понимает, с кем имеет дело, знает, что ему лучше сначала мягко постелить, чтобы потом было жестко спать… — мне.

Докукин… Эх, Коля, ну куда же ты влип! На моей памяти Николай Николаевич Докукин всю жизнь влипал в глупые и опасные ситуации. Причем он сам зачастую создавал себе трудности, чтобы потом в них барахтаться, как не умеющий плавать недотепа, свалившийся с моста в реку.

Докукин умудрялся наживать на свою задницу приключения с малых лет. Например, в далеком детстве он фабриковал какое-то взрывное устройство и упорно смывал его в унитаз после того, как ряд попыток подорвать самопальной миной трамвай или поезд успехом не увенчались: взрывчатка не детонировала. В результате устройство все-таки сработало — в тот момент, когда его создатель уже потерял на это надежду. Унитаз разлетелся вдребезги, а двенадцатилетний Коля Докукин просто чудом избежал смерти в результате прямого попадания увесистых осколков. Унитаза, разумеется.

Да и вообще — Николай Николаевич ничего не мог сделать по-человечески. Вечно ему не везло. То он проваливался в канализацию и, протащившись по ассенизационным стокам едва ли не полкилометра, падал в Волгу. То садился не на тот поезд и благополучно засыпал на третьей полке, вообще-то предназначенной для багажа, и, не замеченный таким образом контролерами, просыпался черт знает где и потом долго разбирался, куда это его занесло. То выпивал двести граммов водки — а надо вам сказать, что он совершенно не умел пить, — и попадал в вытрезвитель, где начинал ратовать за права индейцев Северной Америки и китайцев-рикш, в результате чего получал несколько ударов по почкам. То его задерживали сотрудники УБОПа по подозрению в принадлежности к преступной группировке, промышляющей угоном машин, причем ему инкриминировали техническое исполнение этих угонов: демонтаж сигнализации, блокираторов, мультилоков и прочих хитромудрых технических штучек и так далее. А этот человек не то что сигнализацию вырубить не мог, он вообще постоянно забывал, как включать двигатель, а его коронным приемом вождения было филигранное вписывание в бордюр, столб или мусорный контейнер, непременно заполненный до отказа максимально зловонными отбросами.