Теперь побледнел и Тлисов, а Мусагиров закусил губу и, напротив, стал багроветь.

— Деньги? — пролепетал бывший директор цирка. — Вы отдали деньги… за товар?

— Ну да!

Словно потолок обрушился на головы пришедших. И если маленький Котов толком не понял, в чем заключалась жуть этих простых и непоправимых слов, то уж Муса и Тлисов все прекрасно поняли. Мусагиров сделал было резкое движение, но хозяин вскинул пистолет и выговорил:

— А что я мог сделать? Они пришли, сели за нужный столик, назвали условный пароль. Я проводил их за дом, отсчитал деньги, получил товар. В капсуле, все правильно. Я проверил: препарат настоящий. Уж я-то отличу, я в этом смыслю получше многих!

— А кто, кто был-то? — несколько оправившись от потрясения, спросил Муса. — Кому ты отдал деньги? Девке и тощему мужику с писклявым голосом?

— Я не знаю, какой голос у мужика, потому что он, по-моему, вообще ни слова не сказал. Женщина была, это да.

— Молодая, с короткими каштановыми волосами, ростом примерно с… с него? — указал на Тлисова Муса.

— Да. Она.

— Сука! Это она самая, и с ней Федька! — прошипел бывший клоун. — Значит, товар у них остался. Вот почему Павел не отзвонился! Гниды! Сколько же вы дали им денег, Филипп?

— Как договаривались с вашими прежними тарасовскими поставщиками.

— Но все-таки?

— Триста тысяч.

— Триста тысяч — чего? — Голос Тлисова взвился, как у петуха, прокукарекавшего приближение рассвета.

Филипп досадливо пояснил:

— Долларов, чего ж еще. Мне никто не давал указаний, чтобы производить расчет в другой валюте, скажем, в евро или фунтах стерлингов.

— Они взяли не свои деньги, — деревянным голосом сказал Муса. — Это не их деньги. А такой жирной суммой можно и подавиться.

Филипп пожал плечами:

— Это не мое дело. Это — ваше дело и ваша проблема. Я рассчитался за товар, и точка. Кстати, они вышли от меня за три минуты до вас. — Он подошел к окну. — Даже еще не уехали. Вон, смотрите, их машина.

Тлисов вздрогнул всем телом. Мусагиров подскочил к окну:

— Где?

— Черная «Волга» с пензенскими номерами. Они, наверное, не хотят уезжать, пока не убедятся, что сумма в чемоданчике полностью соответствует заявленной. Пересчитывают. Да, кстати, господа, — повысил он голос, — хочу вас предупредить, что вам следует воздержаться от детских выходок типа мордобоя и перестрелки под окнами кафе, то есть непосредственно в общественном месте. Москва давно перестала быть ареной для ваших провинциальных петушиных боев. Я вижу, что эти люди вас обманули, вы можете их наказать как вам будет угодно. Но главное, чтобы не шуметь здесь и не привлекать нездорового внимания. Да, и еще… — он поднял кверху палец, — чтобы не пострадало общее дело! Налаживайте работу, мужчины. Налаживайте работу!

— Поехали, Евгения Максимовна, — сдавленно проговорил Федор Николаевич. — Тридцать пачек по десять тысяч долларов… Поехали же.

«Как бы тебе самому не „поехать“ в психическом смысле этого слова, — подумала я, глядя на перевернутое лицо директора цирка — Что-то уж больно серьезно на вас, многоуважаемый Федор Николаевич, подействовал вид этих купюр. Не к добру это, определенно не к добру. Впрочем, все-таки такая сумма!.. Он такую, верно, и за всю жизнь не заработает, если даже из заграничных гастролей вылезать не будет».

Я вставила ключ в замок зажигания. Федор Николаевич еще раз вожделенно посмотрел на купюры, прежде чем я убрала их подальше, и тяжело вздохнул. В этот момент резко выстрелила дверь кафе «Стрела», как будто по ней ударили стенобитным орудием, и оттуда, как прыткие черти из табакерки, посыпались люди. Я уже видела их — они вышли из «КамАЗа», подъехавшего к кафе сразу после того, как хозяин заведения получил от нас товар и вернулся в «Стрелу». Я отметила этих людей. Вид у них был определенно немосковский, особенно если учесть, что и номера грузовика были самые что ни на есть тарасовские. Один — хромоногий и невысокий, с круглой физиономией кота, объевшегося сметаны, показался мне даже комичным, равно как и второй, седеющий мужчина с красным носом и желтоватой нездоровой припухлостью лица. Одет он был как спивающийся фермер. Зато третий, рослый широкоплечий мужчина с красивым загорелым лицом и жесткой складкой рта, в которой залегла властность, показался мне очень даже яркой персоной. Именно он, выйдя из кафе, коротким взмахом руки буквально пришпорил двух прочих, выдохнув с гортанным присвистом:

— Н-ну!

Хромоногий «кот» и второй, красноносый, быстро направились… несомненно, к нашей машине.

— Черт, — проговорила я. — Тарасовские номера… э-э, нехорошо!

Федор Николаевич повернул голову, а я тотчас же завела двигатель и сорвала машину с места. Вдогонку полетел чей-то неразборчивый вопль, а Нуньес-Гарсиа, смертельно побледнев, взмахнул рукой и бросил:

— Он! Я… я узнал его!

— Кто — он?

— Это же… Тлисов!

— Кто — Тлисов? — не поняла я. — Который из троих? Тот, высокий?

— Нет, высокий — это… — Тут мне показалось, что Федор Николаевич осекся совершенно сознательно, а потом соскочил совсем на другое: — Он, Женя… я узнал Тлисова. Он в Москве, каково! Он бежал к нашей машине! Откуда они тут?

— Они приехали на «КамАЗе» с тарасовскими номерами, — четко ответила я. — Их трое. Который же из них Тлисов?

— Тот, что с волнистыми волосами и красным носом.

— Клоунский нос? Неужели и сейчас Тлисов в гриме? Кстати, если судить по грузовику, явно только что преодолевшему довольно приличный путь… Не от Тарасова ли они сюда гнали, а?

Федор Николаевич глянул в боковое зеркало, а потом и развернулся назад полностью и, глядя в заднее стекло, выговорил с внушительной расстановкой:

— Они… нас… преследуют.

— А вы на что рассчитывали? — отозвалась я. — У нас же на руках триста тысяч баксов, а за такие громадные деньги есть смысл поупираться. Тем более — ведь они считают, что мы взяли не свое. И по большому счету деньги действительно не наши.

— Так уж и не ихние! — петушиным фальцетом и с задействованием бытового говора, чего я раньше за ним не отмечала, выкрикнул Федор Николаевич. — Они-то тем более этих денег не заработали! Скорее уж мы… Мы волновались, тряслись, старались доставить…

Он осекся. Я смерила его тяжелым взглядом и произнесла:

— Даже так? Вот вы как заговорили, любезный работодатель? А не боитесь, что деньги эти не пойдут вам на пользу?

— Я… я — не боюсь, — бросил он. — Хуже уже не будет. А на эти деньги можно уехать из страны. Уехать куда-нибудь, где меня не найдут. И… и вообще…

— Мысль ясна, — презрительно сказала я, глядя в зеркало заднего вида. — Не знаю, как уж это называется у директоров цирка и у заслуженных деятелей культуры, а у нормальных бандитов такое именуется кидаловом. Ладно, я не собираюсь читать вам мораль. Кому бы ни достались в конце концов эти деньги, но в руки вот тех ребят в «КамАЗе», что позади нас, я не стала бы попадать в любом случае. Сейчас для нас главное — не попасть в пробку. Но в это время и на этой трассе пробки маловероятны. Предлагаю срулить куда-нибудь в лесополосу. Что вы думаете по этому поводу, уважаемый? Тут рядом есть чудные зеленые насаждения, где наверняка могла бы затеряться даже танковая колонна фельдмаршала Гудериана. Вот туда и двинем.