Если бы синедрион был созван после ареста Иисуса, фарисеи, которым там принадлежало большинство, были бы чрезвычайно благожелательны к Иисусу. Всякое обвинение в кощунстве, выдвинутое против него, они бы немедленно отвергли. Что до обвинений в призыве к бунту против первосвященника и Рима, то они увидели бы в них свидетельство патриотизма и преданности вере. Поэтому первосвященник ни за что не стал бы созывать синедрион. Он постарался бы любой ценой удержать фарисеев в стороне от разбирательства этого дела. Будучи представителем Рима, обладавшим собственными офицерами и собственным полицейским судом, он был вправе разбирать сам любое судебное дело, связанное с обвинением в мятеже, вовсе не советуясь с фарисеями. Суд над Петром, описанный в «Деяниях», показывает, что, когда какой-либо первосвященник пытался заручиться поддержкой фарисеев против назареев, большинство голосов оказывалось против него, первосвященника, а заключенного освобождали.

Евангелие от Иоанна прямо и откровенно говорит, что Иисуса допрашивали вовсе не «старейшины народа», а один первосвященник Кайафа, после предварительного допроса Анной, тестем Кайафы. Hи о каком обвинении в кощунстве Иоанн не упоминает. Он говорит всего лишь: «первосвященник же спросил Иисусa об учениках его и об учении его». Когда Иисус отказался компрометировать себя, Кайафа решил передать его римскому губернатору, Пилату.

Автор Евангелия от Иоанна (очевидно, он был мудрей синоптиков) подметил также некоторое затруднение. Если еврейские власти были убеждены в том, что Иисус — богохульник, то почему же они не казнили его сами, вместо того чтобы передавать его Пилату по подтасованному обвинению в мятеже? Иоанн выпутывается из этого затруднения хитроумным способом, влагая в уста евреев фразу: «Нам не позволено предавать смерти никого» (Ин., 18:31).

Однако фактически в этот исторический момент у евреев было право предавать смертной казни за религиозные преступления. Единственное, что требовалось в этом случае, это утверждение смертного приговора римским прокуратором. Но такое утверждение производилось автоматически[101]. Если бы Иисус был действительно признан виновным в кощунстве или идолопоклонстве, еврейским властям не пришлось бы передавать его в руки Пилата по ложному обвинению в мятеже: они могли казнить его сами.

Описание суда на Петром в «Деяниях» показывает, что синедрион обладал правом приговаривать к смерти за религиозные преступления[102]. Это опять же демонстрирует, что Иисус никогда не был судим евреями по религиозному обвинению. Обвинение в мятеже, сделанное первосвященником, когда он передал Иисуса Пилату, и было действительным первоначальным обвинением, основанным на жизни и деятельности Иисуса. Ибо Иисус был виновен в мятеже: он был патриотом, который вел борьбу против господства римлян над его родной страной.

Иисус был передан первосвященником Пилату в соответствии с обычной практикой, по которой обвиняемые в политических преступлениях передавались римлянам, тогда как обвиняемые в преступлениях религиозных оставались в юрисдикции самих евреев. Подлинную жалобу, высказанную первосвященником, сохранил Лука: «Мы нашли, что он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя себя Христом, царем». Каждый пункт этого обвинения был правдой. Иисус «возмущал народ» в том смысле, что побуждал его отказаться от верности Риму. Он действительно «запрещал давать подать кесарю». Он действительно говорил, что он «Христос, царь». Обвинение состояло в подрывной деятельности и мятеже, а не в кощунстве.

И вот, совершив долгий путь, мы вернулись к эпизоду с Вараввой, тому самому, с которого начали эту книгу. Иисус заключен в тюрьму Пилата, здесь же томится и Варавва. Он тоже вождь повстанческого движения, чей мятеж разразился в одно время с мятежом Иисуса, и ему грозит та же казнь, что и Иисусу. По совпадению, причинившему некоторые затруднения ранним христианским писателям, таким, как Ориген, Варавву тоже звали Иисусом. Ориген пришел к заключению, что это несомненная ошибка. Варавва, по мнению Оригена, не мог обладать таким священным именем — особенно в свете того, что христиане к тому времени усмотрели символическое значение в том, что имя «Иисус» происходит от еврейского корня «йиша», имеющего значение «спасать».

В результате имя «Иисус Варавва» исчезло из большинства списков Евангелий. В немногих рукописях оно, однако, сохранилось — и было восстановлено в современных переводах, например в «Новой английской Библии».

Что за человек был Варавва? В самом позднем из Евангелий, от Иоанна, он назван «разбойником» (по-гречески «лестес»), но, как мы уже видели, этим словом часто именовали борцов за свободу из еврейского Сопротивления (как и вообще борцов за свободу на всем протяжении мировой истории). Более ранние Евангелия достаточно ясно дают понять, что Варавва был мятежником. Матфей даже почтительно именует его «выдающимся заключенным» (по-гречески «эпистемос», неверно переведенное в некоторых версиях как «пресловутый»[103]).

Наше исследование сократило разрыв между этими двумя фигурами, Иисусом из Назарета и Иисусом Вараввой. Мы начали с двух людей, бесконечно далеких друг от друга. Иисус был фигурой неземной, ангельской, чье царство не от мира сего, мессией, отвергавшим концепцию победы в бою, человеком, чьей целью было умереть на кресте, и считавшим римскую оккупацию Иудеи частностью, не стоящей внимания. Варавва был бандитом, разбойником, бессердечным насильником, готовым бороться со злом посредством зла.

Но теперь мы способны оценить фигуру Вараввы более справедливо. Будучи членом движения еврейского Сопротивления, он был вдохновлен интернационалистскими, демократическими взглядами библейских пророков и практической реализацией этих взглядов реформистским фарисейским движением, обладавшим долгой историей сопротивления любому виду тирании. Будучи выдающимся лидером и человеком, Варавва был, вероятно, раввином, подобно вождям зелотов Иуде Галилеянину и Цадоку. Он боролся против жестокого и ненасытного врага, доведшего гордый народ до последних степеней унижения и страданий. Он сражался против конкретного римского прокуратора, Понтия Пилата, чьей политикой с момента вступления в должность была опытная проверка того, как далеко можно зайти в оскорблении религиозных чувств евреев.