А однажды… Утром это было. Она очень плохо спала, все какие-то видения ее донимали, сгинувшие в момент пробуждения, оставив после себя только неприятное «послевкусие», безотчетную тревогу и никаких четких воспоминаний. Выползла кое-как в кухню, где бабуля уже пила свой кофе с фруктами, плюхнулась на стул и попросила, подпустив «сиротливости» вголос:

–Бабуль, свари мне кофе, пожалуйста.

–Что это с тобой?– обеспокоилась Софья Михайловна.– Заболела, что ли?

–Да нет… не знаю,– прислушавшись к себе, ответила неопределенно Клавдия и пожаловалась:– Да приснилась какая-то муть дурная. И мает меня что-то, и как-то беспокойно на душе.

–Надо температуру померить и давление,– присмотревшись к внучке, постановила бабушка.– Сегодня сильные магнитные бури обещали, а это такое противное явление. Сейчас тонометр принесу.– Она начала подниматься из-за стола.

–Не надо тонометр, ба,– остановила ее порыв Клавдия.– Просто свари кофе, пожалуйста.

И поднялась со своего места следом за бабушкой, чтобы достать кофемолку. В этот момент ее и накрыло… Ухватившись за столешницу двумя руками, чтобы не упасть, и забыв дышать, чувствуя, как бешено колотится сердце, причиняя боль грудине, Клава буквально реально видела, как черный, смертельный сгусток впивается в беззащитное тело Василия…

В себя пришла от резкого запаха нашатыря и первое, что увидела, это перепуганное донельзя лицо сына, склонившегося над ней.

–Мамуль, ты что?– спросил он растерянно.

–Вася…– прошептала она.

–Что?– напрягся Пашка.

–Нехорошее что-то…– Клавдия прикрыла глаза, пытаясь ухватить в воспоминании и вернуть свое видение, чтобы понять, что случилось, увидеть подробности.

–Он…– Павлуше перехватило горло спазмом, не давая произнести самое страшное.

–Нет…– с трудом покрутила Клавдия головой и выдохнула:– Кажется, жив…

А потом проспала полдня, не помня, как очутилась в кровати.

И только через две недели ей дозвонились и сообщили о ранении Василия.

В семье темы того Клавдиного приступа непонятного ясновидения осторожно не касались и не обсуждали: мало ли что бывает, вот и у нас тут чудовина такая случилась, но лучше эту самую чудовину не трогать и не теребить, мало ли.

Но как же здорово, что Василий жив! Жив– это самое главное, а все остальное…

Привалившись виском к боковине кресла, глядя на открывающуюся в иллюминатор панораму из сменяющихся картинок, проплывающих за бортом самолета, глубоко задумавшись, Клавдия и не заметила, как провалилась-скатилась в сон.

А Матвей смотрел на нее спящую– на маленькое розовое ушко, спрятавшееся в непокорных светлых волнистых локонах, точно так же, как и в ее детстве, постоянно вырывавшихся на свободу из любой прически. Только тогда это были мелкие белые кучеряшечки, обрамлявшие ее головку словно пушистым нимбом, а сейчас, с возрастом, эти кучеряшечки превратились в светло-русые локоны-завитки, все так же умудрявшиеся выбиться из общей, уложенной массы волос. Смотрел на изгиб изящной шейки, на порозовевшую от слишком жаркой температуры в салоне щечку и мягкий, изысканный овал скулы, на мерно поднимающуюся и опускающуюся от дыхания грудь… и думал.

Он думал о том, что, наверное, с ним произошло какое-то небывалое чудо.

«Надо же вот так встретиться? Как она сказала про себя с Василием? «Где-то там, высоко в небе, в решающих судьбы органах пересеклись наши с ним обещания…» Мы с ней ничего не обещали и тем более не предполагали, что можем встретиться в жизни еще раз, а вот ведь как сложилось».

Матвею казалось, что ничего подобного в его жизни произойти уже не может, а оно вон как случилось. Спит вон перемена его судьбы и хмурит бровки во сне, видать, что-то не очень приятное ей там снится, а он вдыхает ее запах, смотрит на нее и отчетливо понимает, что переменилась жизнь. Как бы ни сложилась она дальше, к худу ли иль к добру– а переменилась навсегда, совсем. Какое-то, видать, постановление-решение принято в тех самых небесных «решающих судьбы органах», которое они с Клавдией теперь должны исполнить.

Она проснулась оттого, что Матвей пытался тихонько, стараясь не потревожить ее сон, застегнуть на ней ремень безопасности.

–Что?– спросила, вскинувшись тревожно ото сна, Клавдия.

–Мы идем на посадку,– пояснил Ладожский и повинился:– Не хотел тебя будить, уж очень сладко ты спала.

–Не заметила, как заснула,– выдохнула она, окончательно просыпаясь, перехватила у него ремень, застегнула и спросила:– И что дальше по плану?

–Приземляемся, нас встречает машина, которая отвезет в гостиницу. Заселяемся в свои номера. Если захочешь, можно перекусить в ресторане, а можно и в номер заказать. Если решишь прогуляться, скажи, я познакомлю тебя с твоим индивидуальным гидом. Сам не смогу, я спать, мне завтра надо рано встать, сделать несколько звонков и уезжать.

–А как мне организовать экскурсию?

–Все уже организовано и договорено. Когда ты определишься по времени: вдвенадцать дня или раньше, тогда твой гид подойдет и будет ждать в холле гостиницы.

–Я попробую встать в одиннадцать, собраться и позавтракать за час,– рассуждала Клава, прикидывая свои возможности к столь раннему подъему.

Пока самолет садился, они обсудили какие-то детали и организационные моменты, а дальше все происходило по озвученному Ладожским плану. С одной лишь поправкой: гулять Клавдия, может, и хотела бы, да вот только не нашла в себе сил, решив отоспаться с запасом на завтрашний день.

Когда Клавдия с Ладожским заполняли анкеты у стойки ресепшен, к ним подошла миловидная молодая монголка, и по тому, насколько тепло и радостно поздоровался с ней Матвей, да к тому же еще и обнявшись, стало совершенно очевидно, что эти двое давно и хорошо знакомы.

Что-то там непроизвольно и неожиданно екнуло-кольнуло в эмоциях и чувствах Клавдии Юрьевны, наблюдавшей сцену радостной встречи, что-то такое, от чего она уж было собралась опечалиться и, может, даже обидеться непонятно до конца от чего и, собственно, на кого конкретно, но в тот самый момент, когда она еще решала про себя: начинать ли ей уже расстраиваться всерьез или погодить пока, довольно улыбающийся Ладожский повернулся к Клаве и представил девушку:

–Знакомься, Клавдия: это Оюун, бывший экскурсовод, нынче же известный историк и краевед, которая знает все о Монголии и может рассказать совершенно потрясающие и неожиданные факты из истории страны. Она родная сестра Ердена и мой друг. Единственная, кому я могу доверить тебя и твое знакомство с Монголией.– И он усмехнулся:– Особенно если учитывать, что водителем в вашей завтрашней экскурсии вызвался быть ее муж, а не сынок, откровенно косящий под Шумахера в его лучшие спортивные годы.

–Здравствуйте,– приветливо поздоровалась женщина и протянула Клавдии ладонь для рукопожатия.

–Здравствуйте,– искренне улыбнулась в ответ Клава, пожимая предложенную Оюун руку.